Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Вообще, стоит сказать, что картина Лещиловского явно подчёркивает сходство супруги режиссёра с Аделаидой. Можно вспомнить слова героини: «Но мне нравилось быть женой знаменитого актёра и я, простите, не вижу в этом ничего дурного».

Супруга Александра обладает на удивление эгоцентричным характером: войну она воспринимает ни много ни мало, как лично наказание, искренне полагая себя центром Вселенной. При этом она ждёт, что мужчины что-нибудь сделают и как-то спасут ситуацию… и её. При этом Аделаида сообщает, что она всегда любила одного, а замуж вышла за другого — противоречивое существо. Далее следуют слова про асимметрию любви — потрясающее и тонкое признание Тарковского в чувствах к своей жене. Последовавший монолог супруги главного героя о кризисе, о том, что она «пробудилась ото сна» и том, что кто-то внутри неё говорит «не сдавайся и ни на что не соглашайся», приводит ситуацию к ещё более парадоксальному состоянию, превращая чуть ли не в оксюморон. И тем не менее Виктор одобряет её речь.

Однако всё-таки вовсе не в образе Аделаиды жизнь и судьба автора предельно глубоко проникают в «Жертвоприношение». Куда примечательнее в этом смысле монолог Александра у Марии. Служанка открывает в своём хозяине некие потаённые грани, ей он рассказывает о материнском саде, о своей сестре — да, оказывается, у него, как и у Отто, и у Андрея, есть сестра. Вот это, пожалуй, наиболее личный момент в фильме, где персонаж говорит от лица режиссёра. Почему именно тут Александр разоткровенничался? Кроется ли причина в том, что в Марии присутствует материнское начало? Возможно, но значение имеет и другое: в гостях у неё главный герой играет на комнатном органе прелюдию ре-минор столь любимого Тарковским Баха[1044]. Именно для этого было необходимо помыть руки. Скорее музыка толкает его на воспоминания о покойной матери. Кстати сказать, гость ведь так и не ответит хозяйке на вопрос о том, увидела ли мама тот преображённый сыном сад. Он промолчит, вероятно, потому, что ответ слишком горек. Равно как и Мария Ивановна не увидела «Ностальгию» — посвящённый ей «сад» сына.

Возвращаясь в 1985 год, нужно сказать, что отношения Тарковского с женой становились всё хуже — об этом свидетельствуют многие, включая самого режиссёра[1045], но из интервью этого не видно совсем.

Однако вернёмся к монтажу. Как уже отмечалось выше, Андрей обещал Франко Терилли заниматься «сборкой» картины вместе в Италии. Это обещание, данное другу, человеку, которому Тарковский был обязан, стало тяжёлым бременем. Фильм имело смысл монтировать в Швеции по множеству причин, включая помощника, находящегося «в материале» — Лещиловского — а также язык — во Флоренции понадобился бы переводчик со шведского. Потому этот процесс всё же начался в стокгольмском киноинституте. Уже на раннем этапе работы режиссёр записал[1046], что картина «получается».

По договору, длительность ленты надлежало свести к двум часам десяти минутам. По воспоминаниям Михала, первая версия монтажа была длиннее на час, но в ней просто был собран воедино весь материал, без подрезки и подгонки сцен. Вторая вышла короче на двадцать шесть минут, и после этого дальнейшие сокращения уже давались с огромным трудом. В результате получился фильм длительностью в два двадцать, что нарушало контракт.

На какое-то время Лещиловский стал, без преувеличения, одним из ближайших людей для Тарковского — как всегда, круг его общения полностью определялся работой. В своих воспоминаниях[1047] общее время, проведённое ими вдвоём в монтажной, Михал обозначил, как пять месяцев, но, по всей видимости, это включает и период озвучивания. Часть работы режиссёр всё-таки будет делать без Лещиловского во Флоренции после того, как тот привезёт плёнку Тарковскому в Италию. Аналогично, позже заканчивать работу Михал будет один.

Находясь в Швеции, Андрей частенько признавался, что скучает по Апеннинскому полуострову. В августе они с Ларисой ездили в Рим за официальными документами о том, что Италия предоставила им политическое убежище. Через пять лет этот своеобразный «нансеновский паспорт» превратился бы в гражданство. Впрочем, влиятельные друзья обещали ускорить процесс, для чего «Movimento Popolare» выделило адвоката. В отсутствие режиссёра, пока он работал в Швеции, его интересы представлял Франко Терилли.

Называя вещи своими именами, Тарковские получили статус беженцев[1048]. Они прибыли в центр поддержки иностранных переселенцев в городке Латина, что неподалёку от Рима, 28 августа. По крайней мере, на регистрационной карточке стоит именно такая дата, но нельзя исключать, что она была поставлена задним числом.