Мы ставим своей целью энергическую борьбу и разрушение культа прошлого. Думали ли вы когда-нибудь о неисчислимой армии умерших гениев, отныне бесспорных, которая облекает со всех сторон и давит небольшой батальон гениев живущих? Думают только о мёртвых гениях, работают только на них, тратятся только на них! Им всё предложено, всё легко. Пути расчищены, двери открыты. Они с торжеством являются всюду, проходят по нашим городам, входят в наши дома, заражают нашу весеннюю атмосферу могильным запахом.
Да, могилы в ходу. Зловещее выступление кладбищ. Мёртвые овладевают живыми. Что сказать о кладбищах? Следовало бы называть Италию не
Молодые! Вот за кого мы ратуем, потому что они самые живые из живых. Молодые, – им дарят голод!
Надо сказать, что деньги, которые тратятся в Италии, скапливаются не в глубоких карманах покойников, а… в крепко сшитых карманах их могильщиков! – Я имею в виду пассеистских издателей, профессоров, эрудистов и бессильных критиков, с их подлым меркантилизмом и завистливым злословием, с которым мы боремся.
При владычестве этих эксплуататоров прошлого каждый день убивают какого-нибудь гениального поэта, швыряя ему в голову мумию великого поэта, умершего пять веков назад.
Издатели бросают в корзину рукопись изголодавшегося гения и расточают деньги на роскошные издания шедевров, всем известных и переизвестных и сто тысяч раз переиздававшихся. Американские миллиардеры, подстрекаемые этими могильщиками-рекламистами, приезжают в Италию и платят бешеные деньги за произведения, единственную ценность которых составляет знаменитая грязь веков.
Публике навязывают анемичную, холодную и усыпительную музыку наших дедов, меж тем как молодые музыканты тщетно дожидаются в тоске изнурительной нищеты великого дня, когда пожелают заметить, что живущий может обладать музыкальным дарованием.
Когда мы не находим перед собою чудовищной армии умерших гениев, нам приходится бороться с менее могущественной, но столь же многочисленной армией знаменитых расслабленных. Это не всё. Денно и нощно должны мы защищаться от коварных нападений оппортунистов. Я имею в виду низкие меркантильные умы, которыми кишит мир искусства. Этим различным армиям мумий, трупов, могильщиков и кладбищенских воров мы объявляем беспощадную войну.
Культ прошлого и артистический меркантилизм: вот две страшные холеры, которые свирепствуют среди нас.
Мы презираем – как гигиену и систему боя – все формы повиновения, послушания, подражания, застарелые вкусы и всякую благоразумную медлительность. Мы ратуем против большинства, развращённого властью, и плюём на ходячее и традиционное мнение. Наша поэзия абсолютно вне всяких пут, свободна и самопроизвольна, как огонь вулкана. Нужно, нужно, поймите, убрать рельсы стихов, взорвать мосты
В политике? Я не могу развить перед вами нашу политическую программу. Знайте, что мы ненавидим, с одной стороны, консервативный, трусливый и клерикальный дух, а с другой – интернационалистский и пацифистский социализм.
Все свободы и всяческий прогресс в великом кругу Нации! Мы славословим патриотизм, мы воспеваем войну, колоссальное воспламенение энтузиазма и великодушия, без которого расы цепенеют в сонном эгоизме и в низкой ростовщической скаредности.
Мы презираем и отвергаем тиранию любви, эротическое наваждение, которое, особенно у нас, латинских народов, подкашивает энергию людей действия.
Все эти жгучие и динамические идеи раздражают и возмущают публику. Но мы убеждены, что нет ничего легче и презреннее, как угодить публике, потакая её грубым и традиционным вкусам. Вот почему мы желаем угождать только нашему великому футуристскому идеалу и не требуем в настоящее время от враждебной публики ничего кроме свистков.
Ф.Т. Маринетти
6. Против профессоров
В нашей борьбе с профессорской страстью к прошлому мы резко отрицаем идеал и учение Ницше.
Я хочу доказать здесь, что английские газеты безусловно ошибаются, считая нас Ницшеанцами1. В самом деле, вам стоит только рассмотреть конструктивную часть творчества великого немецкого философа, чтобы убедиться, что его сверхчеловек, зачатый в философском культе греческой трагедии, предполагает у своего отца страстный возврат к язычеству и мифологии. Несмотря на все свои порывы к будущему, Ницше останется одним из самых ярых защитников античного величия и красоты.
Это пессимист, который шествует по вершинам Фессалийских гор, в путах из длинных греческих текстов.