Итальянское лето с клубничным ароматом

Прочитал ли он ее записку, спрашивала себя она. Он понял, что это она ее послала? Нужно написать еще одну? Нужно лично сказать? Признаться в своей любви и в своей пылающей страсти? Последовать за ним в темный переулок и поцеловать без предупреждения, чтобы он ничего не успел понять? И почему, действительно, у Чезаре с собой книга этой Гринвуд? Еще не хватало тут писательницы, подумала она, сжимая в дрожащих пальцах свой капучино на соевом молоке. Она заставила себя отвести глаза и тут же встретилась с внимательным взглядом Агаты, сидевшей не так далеко от нее и гладившей мягкие ушки Трамеццино, сейчас уже вымытого, чистенького и сытого.

Рядом с ней, за столиком, который вполне можно было назвать детским, сидели Вирджиния, близнецы и Маргарита, которая быстро-быстро лопотала песику о чем-то, что знали только они двое, и, видимо, это было чем-то важным, потому что малышка сидела на полу и уже какое-то время шептала ему на ухо. Ее пухленькие голые ножки торчали из-под летнего платьица в подсолнухах: Маргарита терпеть не могла носить обувь и давно сбросила свои сандалики, которые теперь валялись посреди бара.

Агата нахмурилась. Почему эта тетя из книжного клуба, Лаура, сидит за столом отдельно от остальных? Как завзятый детектив, она смотрела на нее, не таясь, готовясь уловить любую мелочь, жест, который выдал бы то, что происходит.

Никто никогда в этом месте не занимается своими делами, тем временем думала Лаура. Особенно эта девочка вся в веснушках и с рыжими, как морковка, волосами. Опустив взгляд в чашку, Лаура ограничилась тем, что украдкой поглядывала на Чезаре: как он был красив, такой загорелый, в белой рубашке. Как бы ей хотелось оказаться в его сильных надежных руках. Возможно, да, ей стоит написать еще записку…

В этот момент вошли Аньезе с Эльвирой, каждая с пакетом баклажан.

– А где дон Казимиро? – спросила Аньезе.

– Он еще не вернулся, – ответила Анита, взбивая пенку для очередного капучино. – Садитесь, я вам что-нибудь приготовлю. В любом случае мы все уже здесь. Подождем вместе, с минуты на минуту он и будет.

Две соседки заняли столик рядом с входом, чтобы лучше видеть улицу. А потом Эльвира постучала по плечу Чезаре:

– Доктор, ну что, наслаждаетесь отпуском дома?.. Я вам собрала цукини со своего огорода, зайдите потом.

Чезаре улыбнулся Эльвире, и Лауру за своим столиком охватила дрожь.

Как он прекрасен, спасибо, Эльвира!

– Эй, доктор Стрейнджлав,[27] – фыркнул Витторино, когда Анита поставила печенье на стол перед Чезаре, – если ты играешь, то отлично, а будешь просто сидеть здесь, пока тебя балуют все женщины деревни, мы никогда не закончим.

– Прости, прости! – расхохотавшись, повинился Чезаре.

– Кстати, как у тебя с женщинами? – встрял в разговор Эльвио, подмигнув ему.

– Ах, эти женщины… – заговорщицки ответил тот, а в его воображении тем временем вырисовывался образ Присциллы. Ему хотелось коснуться ее щеки и проверить, не сработает ли сигнализация, как в музеях. Ни одна из тех женщин, кого он встречал за всю жизнь, даже те, кто сейчас терпеливо ждал его в Венеции, никогда так на него не действовали. В глазах Присциллы скрывался магнит.

Лаура, которая, разумеется, подслушивала и услышала и вопрос Эльвио, и особенно ответ Чезаре, окаменела на своем стуле и навострила ушки. Какие женщины? Где? Кто? И, главное, сколько?

В этот момент послышался четкий звук подъезжающего велосипеда. Аньезе высунулась наружу и увидела, как почтальон, с трудом преодолев ведущий к деревне подъем, выезжает на площадь.

– Приехал Дамбо! – громко объявила она.

– Наверное, тяжело крутить педали с такими-то ушами, которые так и хлопают на ветру, – посмеиваясь, заметил Витторино. Белое вино уже начало оказывать эффект. Настоящее имя почтальона было Оресте, но жизнь с большими оттопыренными ушами, каких свет не видывал, превратила его в Дамбо, и во всем Тильобьянко не нашлось бы человека, кто звал бы его по имени.

Дамбо ненавидел это прозвище, и с самого детства глубоко и искренне ненавидел свои уши. Его существование было отравлено двумя огромными ушными раковинами, еще и крайне оттопыренными. С возрастом он научился не возражать в ответ на прозвище и с грустью смирился, но в глубине души мечтал о двух идеальных ушах.

Запыхавшись от подъема в гору и нажарившись на солнце, Оресте слез с велосипеда и прислонил его к стене бара. Хотя бы холодный чай перед поездкой по всей деревне он заслужил, с такой-то жарищей.

– Дайте Дамбо чего-нибудь выпить, а то он сейчас ноги протянет! – воскликнула Эльвира, когда почтальон вошел, а потом обратилась к нему, качая головой: – Ну конечно, и ты в куртке на велосипеде в такую жару… не очень-то разумно.

– Для Дамбо куртка – это униформа, – заявил Этторе, входя следом и направляясь к брату.

При виде его у Агаты загорелись глаза: без сомнения, это был самый невероятный человек в мире. И вдруг она поняла, что только что видела в глазах Лауры: любовь! Лаура смотрела на Чезаре с тем же благоговением, с которым она сама смотрела на Этторе.

Анита тем временем принесла Дамбо холодного чая с лимоном: