Итальянское лето с клубничным ароматом

– Это не засада, честное слово! – вторила ей Эльвира.

– Вы нас пустите? Пожалуйста! Нам надо кое о чем вас попросить.

– Только одно письмо написать, – поспешно вставил Витторино.

– Да, но разве мы не должны были рассказать ей всю историю целиком, а потом спрашивать? – фыркнул кто-то.

– Эта история – вопрос жизни и смерти! – умоляюще вставила Агата.

Присцилла никогда не слышала, чтобы какая-то история была вопросом жизни или смерти, кроме разве что у Шахерезады в «Тысяче и одной ночи».

Единственное, что услышали они в ответ, было:

– Дверь открыта.

В следующий миг перед ней в гостиной выстроились все гости, кроме Маргариты, которая уселась на полу и теперь старательно стягивала с себя сандалики.

Среди гостей, разумеется, был и Чезаре, который наблюдал за Присциллой с полуулыбкой и отчасти с ожиданием: согласится ли она? И что у нее получится придумать?

Присцилла встретилась с ним взглядом и почувствовала, как екнуло сердце – прямо там, на глазах у половины деревни. Смутившись, писательница отвела взгляд от мужчины и снова сосредоточилась – по ее мнению, проделав это весьма изящно.

– Рассказывайте, – кивнула она. И Агата принялась рассказывать.

Естественно, единственные, кто даже близко не мечтал пойти на виллу «Эдера», были женщины из книжного клуба. Так что, выставленные из бара, все шестеро чопорно сидели, полные негодования, на скамейках на площади.

– Теперь она станет национальной героиней, вот увидите! В честь нее еще и улицу назовут!

Все уже предвкушали длинную и упоительно полную злобы дискуссию с мэром, когда вдруг Лаура залилась слезами. Пять голов оторопело повернулись к шестой, которая, спрятав лицо в руках, отчаянно рыдала.

– Что с тобой? – сочувственно спросила Ловиза.

– Ох, Лаура… ты чего плачешь?

Ирена постучала указательным пальцем ей по плечу.

– Ну, и что, собственно, случилось? Нельзя же просто так сидеть реветь.

– Это потому что все пошли к писательнице, а ты нет?

– Я ее ненавижу-у-у, – всхлипывала Лаура.

– Да ладно, мы тоже ее ненавидим, но так плакать-то зачем.

– Вы не понимаете-е-е…

– Ой, да ну что! Что! – вышла из себя Ирена, у которой определенно не было таланта сестры милосердия.

То ли из-за остаточного страха разозлить Ирену, то ли в момент истинной слабости, но Лаура чуть-чуть отняла руки от пошедшего пятнами лица, по которому текли слезы вместе с макияжем, и хрипло выкрикнула:

– Я его люблю!

Остальные пятеро замерли, оторопело глядя на нее.

– Так, ну вот, понятно, – кивнула Ловиза. – Но о ком ты?

И именно в этот грустный момент Лаура призналась подругам в своих вечных муках любви к доктору Чезаре Бурелло, пластическому хирургу, проводящему отпуск в своей родной деревне.

Но признание бедняжки встретили самой ледяной и потрясенной тишиной, которая длилась несколько минут, от чего она почувствовала себя еще более подавленной и пожалела, что раскрыла свой секрет.

В действительности же все присутствующие пытались понять, что думает обо всем этом Ирена. Пока она не высказалась, они не могли узнать, имеют ли право на какое-то свое мнение. Поэтому все молчали и ждали, пока Лаура вытирала нос краешком юбки.

Ирена, со своей стороны, была в затруднительном положении: с одной стороны, она находила неприемлемым, что такая серая мышь, как Лаура, даже просто посмела подумать, что у нее есть шанс с тем, кого можно было, без сомнения, назвать самым привлекательным мужчиной округи. Однако, с другой стороны, Лаура была одной из них, и ей можно было легко управлять и манипулировать, в отличие от этой писательницы, врага народа номер один. Поэтому Ирена в самом деле оказалась перед выбором: что из этого меньшее зло? Что Лаура почувствует себя в праве быть на одном уровне с Чезаре Бурелло, или что его заберет себе писательница? Непростая дилемма.

Присцилла, в отличие от участниц книжного клуба, молчала всего пару мгновений, только чтобы насладиться этой восхитительной дрожью, которая всегда ее охватывала, стоило ей столкнуться с интересной историей.

А потом она только тихонько произнесла:

– Это мисс Хэвишем…

– Кто это? Ее подружка? – спросила Кларетта, не обращаясь ни к кому в частности.

Присцилла улыбнулась:

– Это персонаж из романа Диккенса «Большие надежды». Женщина, которую бросили у алтаря, и она закрылась в своем доме в платье невесты, и так и носила его много лет, пока ее свадебный пир поедали насекомые и гниль.

– Какая гадость, – заметила Агата, которая считала, что ради любви точно не стоит выбрасывать целую гору вкусной еды.

А в следующий миг писательница уже приняла решение и объявила:

– Так, хорошо, напишем это письмо!

– Я знала, я знала! – ликовала Агата, пока все присутствующие устремились к молодой женщине, пожимали ей руки и хлопали по плечу.

– Ладно, успокойтесь, мне нужно полчаса, договорились? – объявила она.

Все с нетерпением закивали.

– Да, мы подождем!

– Конечно, подождем!

– Дамбо, тебе же все равно нечего делать, правда?

– Да, но вы должны ждать молча, вот что я имела в виду, – настойчиво добавила Присцилла. – Как мне придумать целое письмо, когда вы все тут болтаете?

– Точно, да, ты ведь права, – сказал кто-то.