И именно в тот момент, когда она представляла Чезаре в своем домике в Венеции, она вдруг осознала, что за всеми этими нежностями и смехом она до сих пор ничего не знает о его жизни вне Тильобьянко: где он живет, с кем, что делает в свободное время, с кем встречается. А что, если он вообще живет в противоположной части Италии? Что, если она из Венеции, а он из Сиракуз? Или если на самом деле он после своего отпуска вернется, скажем, в Дубай? Пластические хирурги там должны быть нарасхват.
– Чезаре, а где ты живешь, когда не приезжаешь в Тильобьянко? – спросила как-то днем Присцилла, подняв взгляд от пазла, который собирала: «Кувшинки» Моне из тысячи кусочков – такое за полдня не закончишь.
Он растерянно взглянул на нее.
– А… – наконец через какое-то время протянул он.
– Вот именно. Похоже, мы про это забыли, – заметила Присцилла.
– То есть сейчас мы можем обнаружить, что я, например, живу в Трентино-Альто-Адидже, а ты на юге Сардинии?
– Примерно так я и представляла пару минут назад! – завороженно воскликнула Присцилла.
– На счет три каждый называет свой город?
– Нет, ты сжульничаешь. Каждый напишет на бумажке – и вместе откроем. – И девушка протянула ему ручку и желтый стикер.
Через три секунды они уже складывали свои листочки.
– А если мы живем на расстоянии больше чем, скажем, сто километров? – с тревогой спросила Присцилла.
– Ерунда. Вот представь, если это окажутся два разных континента, – ответил Чезаре.
– Так и знала, что ты живешь в Дубае! – воскликнула Присцилла, для которой фантазию от реальности в самом деле отделял один крошечный шаг.
Чезаре расхохотался.
– Дубай, любовь моя? Но почему?
– Так ведь там твоя профессия очень востребована, знаешь ли…
– Ты отдашь мне свой стикер или мы так будем гадать до бесконечности?
– Хорошо, но прежде чем открывать, дадим друг другу подсказку. Одно слово, которое описывает город, где живет каждый из нас. К примеру, если ты живешь в Дубае, можешь сказать просто: пластический хирург.
Чезаре закатил глаза:
– А если я живу в небольшой деревушке? Не у всех же городов есть какие-то явные отличительные черты… что, если я живу в глухой деревушке где-нибудь в Альпах?
– Тогда скажи: Хайди, и я сразу же догадаюсь[30]
. А если это Франкфурт, можешь сказать «Клара» или «мисс Роттермейер»[31], – пожав плечами, ответила Присцилла так, будто это была самая естественная вещь в мире.Чезаре, как обычно в последнее время, не мог решить, недоумевать ему или восхищаться.
– Ну ладно, на счет три говорим подсказку. Одно слово. А потом сразу же открываем записки, идет?
Присцилла собралась было что-то сказать, но мужчина предостерегающе поднял палец и произнес:
– Раз, два… три! Гондолы!
– Голуби! – одновременно с ним сказала Присцилла.
– Ничего не говори, – предупредил ее Чезаре, разворачивая ее стикер.
– Ты что, живешь в Венеции? – прошептала Присцилла, даже не открыв его бумажку.
Мужчина строго взглянул на нее:
– Надеюсь, ты в курсе, что «голуби» – отвратительная подсказка и, к твоему сведению, голуби населяют большую часть Италии, Европы и даже всего мира, Присцилла.
А она, все с тем же мечтательным и недоверчиво-удивленным выражением в глазах, улыбнулась.
В любви слишком злоупотребляют словом «магия», думала Присцилла в те дни, сонно прижимаясь к Чезаре. И все же если это не магия, то что тогда? Да и она сама, признаться, использовала ее, не жалея, в каждом приключении Каллиопы, будто сильная любовь могла проникнуть в мир только сверхъестественным путем. А если все и правда так? Если единственная магия, дарованная людям, это умение сильно и искренне любить? Любить и рассказывать истории, добавила Присцилла про себя. Хорошая история – тоже особенное волшебство. Любовь и истории – пузырьки, парящие за пределами реальности.
Хотя руки Чезаре, обнимавшие ее, были вполне реальными, так что она еще крепче прижалась к мужчине рядом.
На прикроватной тумбочке телефон Чезаре засветился, показывая превью сообщения от некоей Бьянки, в котором говорилось: «Когда ты вернешься? Я скучаю».
Кто такая эта Бьянка, рассеянно подумала Присцилла, погружаясь в сон. Как вдруг она осознала, что, чтобы по-настоящему узнать человека, недостаточно выяснить, где он живет, и что, по сути, она ничего не знает о Чезаре Бурелло.
Следующим утром этот вопрос прочно укоренился в ее мыслях. Они завтракали хлебом с маслом и кофе в спокойной тишине. Она – потому что мысленно продумывала последний сюжетный ход книги, а он – потому что чувствовал что-то, с равной вероятностью похожее на обычную усталость и на простуду.
Поставив чашку с кофе, он потянулся через стол, коснувшись поцелуем головы девушки, увлеченно что-то черкающей на кусочке бумаги.
– Вернусь после обеда и приготовлю тебе ужин, хорошо? – тихонько шепнул он ей.
Присцилла подняла взгляд, улыбнулась ему и кивнула, и вскоре осталась одна. На этой уже слегка обветшавшей вилле, будто замершей вне времени, она чувствовала себя целиком и полностью как дома. Прозрачная сфера за гранью реальности, волшебное место, замершее в прошлом. Чем-то похожее на нее.