Итальянское лето с клубничным ароматом

Она сплела в душе что-то вроде заклятия, соткала полотно из грез, сшила все лоскутки своих мечтаний в одно бесконечное покрывало и теперь думает, что вот она, ее лебединая песнь. Но что, если, несмотря на все краски и все нити, из которых она создана, эту мечту будут высмеивать и оскорблять – нет, довольно. Что, если на бесконечную вышивку ее души, которую ему предложили, он скажет «нет» – тогда останется только холод.

И вот Присцилла стояла в зеленом платье прошлого века, окруженная десятками воздушных шариков цвета слоновой кости. Ждала, замерев, примет ли мужчина эту душу, которую она ему предлагает, или выбросит.

Пока наконец не услышала, как открывается дверь – и тогда ее сердце остановилось. Остановилось, а потом взорвалось.

Чезаре приготовил целую речь. По дороге к вилле он два или три раза произносил про себя подготовленные слова, и они казались ему идеальными. Но потом, открыв дверь, он увидел ее.

Присциллу, одетую в темно-зеленое платье, с прической и торчащими отовсюду прядями; увидел ее голубые глаза, которые при его появлении наполнились изумлением, затем паникой, потом чем-то, что ему не удалось прочитать, и, наконец, любовью.

И тогда все, что он сумел сказать, прямо там, замерев на пороге с бутылкой рома в руке, было:

– Я тебя люблю.

Никакой речи. Присцилла, которая в мыслях хотела произнести все слова в мире, вместо этого не могла вымолвить ни звука, задыхаясь от непроизнесенных слов, и все внутри нее таяло, взрывалось, кричало и скручивалось и наконец замерло неподвижно. И только предательская слеза скользнула из уголка глаза и медленно и без помех спустилась по щеке. Слеза из тех, которые она поклялась себе больше никогда не проливать.

И тогда Чезаре осторожно протянул руку и бережно стер ее пальцем.

Потребовалось несколько часов, прежде чем Чезаре с Присциллой сказали друг другу все, что должны были сказать: что у него была высокая температура, и что телефон отключился, и поэтому ей не дошло то проклятое сообщение; что ее обманула Ирена и ее подруги из книжного клуба, и она поверила, что у него в Венеции семья, о которой он ничего ей не сказал. О том, что те поиски книжных сокровищ придумала Аманда, а все в деревне помогали, потому что знали, как Присцилла дорога Чезаре.

Понадобилось несколько часов, в которые снова звучали «прости» и «я тебя люблю», были еще слезы, бокалы рома. И понемногу, постепенно, смех, потом осторожные ласки. Предстояло распутать много узлов, медленно, терпеливо, безо всякой спешки, разобраться во всей путанице. Их ждали мгновения молчания, в которые Чезаре хотел бы немного приблизиться и целовать ее снова и снова. И другие, в которые Присцилла хотела бы найти в себе смелость надеяться, что это окажется любовь маленькая и совершенная, которую можно хранить в сумочке рядом с пудреницей, или в рукаве, точно платок; любовь легкая, которую можно спрятать в страницах книги. Такая, чтобы ее можно было держать в кармане и пропускать меж пальцами, пока ищешь монеты, и касаться незаметно, в толпе, когда никто не видит.

Ни один из них не сделал того, что планировал, потому что это был один из тех моментов, когда необходимо сближаться постепенно. Нужно идти осторожно, невзирая на страхи, внимательно следить, куда ставить ногу, за что хвататься – и когда использовать слова, а когда молчание. И вот так вместо тех слов, что они не смогли друг другу сказать, оба говорили о пиратах, серийных убийцах и пили дешевый ром из магазинчика Кларетты.

Они не были в состоянии сказать то, что надо было сказать, и все же каким-то образом им это удалось. Благодаря «прости» и «я тебя люблю» они сказали друг другу все.

А пока Чезаре смотрел на Присциллу с бесконечной нежностью, среди десятков воздушных шариков, уже наполовину сдувшихся и заполонивших весь дом.

– Я использовала нитки всех цветов, чтобы сшить мечту о тебе, – объяснила она.

Бессмысленная фраза. Одна-единственная, сюрреалистичный листок, упавший с невидимого дерева с ветвями из мыслей.

И все же – вот оно, чудо – Чезаре взглянул на нее и понял. Он увидел это сердце, протянутое ему, беззащитное и открытое, клубочки фантазий, перепутанные километры и километры цветных нитей, которые окутывали эту сидящую напротив него женщину, с душой, танцующей в глазах. И он прошептал:

– Я знаю.

И вот наконец настал тот краткий, крошечный миг тишины, которого они ждали весь вечер, тот самый, в который они поняли, что нашли друг друга. Вновь оказавшись лицом к лицу.

Присцилла хотела сказать ему что-нибудь вроде «я бы выбрала тебя – в каждой жизни, в каждой мечте, в каждой возможной реальности, в каждом пробеле между строк всех написанных и ненаписанных историй» – но не могла, потому что слова исчезали от переполнявших ее эмоций.

И Чезаре понял и это тоже – что от избытка чувств Присцилла таяла, исчезая в том, другом мире, где всегда пряталась, когда ей становилось страшно, – и тогда он раскрыл объятия.

Присцилла прижалась к его груди, и за секунду до того, как их губы соприкоснулись, Чезаре прошептал:

– И как же заканчивается эта история?

Присцилла покачала головой: