Италия и Византия в VI веке

Однако менее ясен социальный статус контрагентов в другой сделке, заключенной в том же году: диакон Гундилеп продает 4 унции своей наследственной виллы Каббалария некоей варварке Ангефриде (Маr., 118); размеры угодий заставляют предполагать, что в данном случае и продавец и покупатель принадлежали к зажиточным кругам остготского общества. Купчая 542 г. (Mar., 117), согласно которой клирик Минул продал сапонарию Исаакию 2 унции имения Домициан за 20 солидов, скорее всего регламентировала взаимоотношения между мелкими собственниками городского типа. По-видимому, мелкими собственниками были также землевладельцы Меланий и Геронтий, которые продали в 540 г. некоему Лаврентию 1½ унции имения Роборат, расположенного на территории Фавенции (Маr. 116).

Особыми формами отчуждения земельной собственности были передача за долги и вклады церкви: обе эти формы обычно, хотя и не всегда, означали передачу угодий мелкого собственника крупному. Кассиодор сообщает, например, о некоем Иоанне, который взял на себя уплату долга казне за разорившегося владельца: если бы этому владельцу не удалось выплатить долга в установленный срок, все его имущество (facultas eius universa) должно было перейти Иоанну (Cass. Va г., V, 7.3).

Включение в эдикт Теодориха ряда постановлений (в большинстве случаев почерпнутых из римского долгового права), регулирующих взаимоотношения между кредиторами и должниками (E. Theod., 122–127), было вызвано реальными потребностями и указывает на распространенность долговых обязательств и кредитных сделок, а также на рост задолженности разоренного населения Италии. Остготская и римская знать широко использовала долговые обязательства для незаконного приобретения имущества несостоятельных должников. Так, весьма распространенным способом приобретения знатью чужого имущества являлись самовольные захваты кредиторами залогов у несостоятельных должников (E. Theod., 123; Cass. Var., IV, 10; Paul. Sent., XXVI, 4), а также насильственный захват кредиторами у должника имущества, даже не отданного в залог (E. Theod., 124). Последнее предписание распространялось и на случай захвата кредитором земельного участка, поскольку оговорена обязанность кредитора возвратить прежнему хозяину стоимость урожая (de fructibus violenter ablatis), собранного с этого владения (E. Theod., 124). Эдикт Теодориха запрещал под страхом потери отданной в долг суммы передачу долговых обязательств могущественным лицам с целью при их помощи добиться взыскания долга (E. Theod., 122; ср. С.Th., II, 13.1). Вполне возможно, что могущественные лица, использовавшие свое влияние для взыскания долга, по договоренности с кредитором получали в свою пользу какую-то часть долга.

Вклады церкви делали лица самого различного имущественного и социального положения, что нашло свое выражение в дарственных грамотах из собрания равеннских папирусов. К сожалению, от времени господства остготов сохранилось лишь крайне незначительное число дарственных грамот подобного рода. Так, строго говоря, ко времени до византийского завоевания относятся, видимо, всего две грамоты о дарении имущества частными лицами Равеннской церкви. Первая из них составлена в 491 г. и говорит о передаче римлянкой Марией участка земли Равеннской церкви, видимо, на основе прекарной сделки (Маr., 84 = Тjadеr, 12). Второй документ, относящийся к 523 г., является фрагментом дарственной грамоты, оформляющей дарение остготской женщины Хильдевары каких-то земельных владений (possessiones) Равеннской церкви (Маr., 85).

Крупные землевладельцы преимущественно из римской аристократии и высшего духовенства не только делали богатые вклады католическим церквам и монастырям, но и основывали новые монастыри в различных областях Италии. Так., в 538 г. Кассиодор основал монастырь в своем поместье Биарий, в области Бруттий, а в 529 г. Бенедикт Нурсийский — монастырь в Монтекассино, близ Неаполя. Конечно, примеру их следовали и другие представители римской знати. Ценные вклады монастырям и церквам делались одновременно с отдачей знатных римских девушек в монастырь (Pragm. Sane., 17). Все имущество духовных сановников и клириков, умерших без завещания и не имевших законных наследников, передавалось церкви (E. Theod., 26). Тем самым церковно-монастырское землевладение росло и за счет переходящего в распоряжение церкви выморочного имущества самого духовенства, а фиск не мог предъявлять никаких претензий на это имущество.