Читаем Италия на рубеже веков полностью

К моменту флорентийского съезда влияние Всеобщей конфедерации труда было уже очень значительным. За несколько недель до открытия партийного съезда ВКТ собралась на свой второй конгресс в Модене. Очень остро стоял вопрос об автономии синдикатов. Это не могло не произвести большого впечатления на реформистов, которые всегда стояли за координацию действий между партией и синдикатами, но все же продолжали рассматривать партию как ведущую силу. Во Флоренции лидер ВКТ Ринальдо Ригола подчеркнул, что дело не в количественном соотношении членов партии и членов профсоюзов, а в том, чтобы найти нечто по-настоящему объединяющее. Ригола весьма недвусмысленно настаивал на том, чтобы к руководству в партии вернулись реформисты. Важными были также выступления Джузеппе Эмануэле Модильяни и Гаэтано Сальвемини о реформе избирательного права и о политике блоков. Сальвемини поддержал необходимость бороться за реформу избирательного права, связав его с южным вопросом. Он был, однако, против тактики предвыборных соглашений и блоков. Модильяни, напротив, отстаивал необходимость блоков и считал коренную реформу избирательного права самым важным вопросом. Он говорил, что лишь приобщение самых широких масс к непосредственному участию в политической жизни позволит социалистам в этой новой фазе добиваться серьезного осуществления реформ и принятия нового трудового законодательства.

По сравнению с предыдущими съездами партии флорентийский проходил спокойно, почти вяло. Анархо-синдикалистов не было, и, следовательно, сама возможность острой борьбы исключалась. Съезд принял решение, что анархо-синдикализм является течением, не совместимым с программой и политической линией Социалистической партии. Турати призвал к серьезной повседневной работе. «Я хотел бы, — сказал он, — чтобы этот наш съезд, который кажется тусклым, потому что на нем не было ни риторики, ни декламации, ни проклятий, действительно ознаменовал собой начало новой деятельности». Речь была встречена овацией. К руководству партией вернулись реформисты. Однако новый этап действительно начинался: на политической авансцене Италии впервые появились католики в ином качестве, нежели это было в прошлом веке и в самые первые годы Новеченто.

НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ СЦЕНУ ВЫХОДЯТ КАТОЛИКИ

Процесс постепенного изменения отношений между либеральным государством и католической церковью в Италии развивался неуклонно. Прошло несколько десятилетий с тех пор, как папа Пий IX занял непримиримую позицию, а либеральная итальянская буржуазия усиленно демонстрировала свой антиклерикализм. Развитию этого процесса способствовали не только многие объективные, но и некоторые субъективные обстоятельства. В одной из своих парламентских речей в начале эры «социалистической монархии» Джолитти заявил, что церковь и государство — это две параллельные линии, которые никогда не могут скреститься. Что касается религии, сказал он, тут «правительство просто некомпетентно. Оно предоставляет гражданам полную свободу вести себя так, как им заблагорассудится, лишь бы они оставались в рамках закона». И добавил: «Я не думаю, что в задачу правительства входит поддерживать либо ниспровергать какой-либо религиозный принцип»{81}.

Эта речь вызвала спокойную и скорее положительную реакцию католической печати. После сентябрьской забастовки 1904 г., когда задача «борьбы с красным безумием», как выражались некоторые газеты, встала на повестку дня, согласно логике классовой борьбы, правительство Джолитти должно было прийти к мысли, что пришло время так или иначе добиться некоторого — пусть минимального — взаимопонимания с Ватиканом. Пий X, еще в бытность свою патриархом венецианским, вел себя чрезвычайно корректно по отношению к савойской династии и поддерживал с дворцовыми кругами определенные личные связи. Это, конечно, во многом определило его поведение, когда он стал папой. С другой стороны, осторожная и гибкая политика Джолитти способствовала тому, что взаимоотношения с церковью стали менее напряженными. И вот, когда после сентябрьской забастовки 1904 г. все фракции буржуазии, от умеренных до консерваторов, потребовали роспуска парламента и назначения новых выборов, многие газеты заявили, что после «пяти дней забастовочного безумия» Ватикан должен изменять свою политику и разрешить католикам принять участие в голосовании. Голоса католиков смогут обеспечить новый состав парламента, в котором будет меньше социалистов и прочное «умеренное» большинство.

Газеты выражались откровенно: «католики своим бездействием, неучастием в выборах только поощряют бунтовщиков»; «бунтовщики — не только враги государства, они также и враги религии, они толкают плебс, особенно в деревнях, в объятия социалистов и анархистов»; «многие избирательные округа, находящиеся сейчас в руках бунтовщиков, имели бы других представителей в парламенте, если бы католики не воздерживались от участия в выборах».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное