Италия на рубеже веков

В тот момент, когда избирательная реформа, проведенная Джолитти, в большой мере отвечала либеральному принципу свободы, она предполагала в какой-то степени и осуществление принципа равенства. Конечно, оставались все экономические и социальные различия, по было налицо и желание обеспечить себе более широкое соnsenso населения. 30 апреля 1950 г. в Турине Пальмиро Тольятти выступил с «Речью о Джолитти». Изданная в том же году брошюра стала библиографической редкостью, так как собрание сочинений Тольятти еще не дошло до 1950 г. Тольятти отметил, в частности, что во времена Джолитти парламентский режим был чем-то гораздо более серьезным, нежели в 1950 г. «Джолиттианская политика, особенно начиная с 1900 г., вся построена на желании правительственного сотрудничества с партией рабочего класса и с самыми выдающимися ее представителями»^{149}. Добавим, что «моральный вопрос» продолжал играть большую роль. Напоминаю о том, как в 1903 г. Джолитти уговаривали не включать в свой кабинет скомпрометированных людей. Это отнюдь не было пустыми фразами.

В 1914 г. после ухода Джолитти в отставку по всем правилам парламентской игры и по традиции пост премьера должен был бы запять Соннино. Заявление об отставке Джолитти вручил королю 10 марта 1914 г., а 13 марта Сальвемини в статье «Между Джолитти и Соннино» предлагал сформировать правительство Соннино — Биссолати, ибо лишь такой тандем мог, по его мнению, коренным образом изменить положение. В противном случае, писал Сальвемини, «джолиттизм продержится еще лет десять». Однако Соннино, может быть помня о двух неудачных опытах своих «100 дней», решительно отказался, и, как мы знаем, сам Джолитти назвал королю имя Саландры, который и был назначен.

Антонио Саландра, ученик знаменитого ученого, деятеля Рисорджименто Франческо де Санктиса, профессор административного права Римского университета, впервые был избран в парламент в 1886 г. Он входил как заместитель министра в первый кабинет ди Рудини и в последний кабинет Криспи, а потом был министром при генерале Пеллу и дважды при Соннино. Если Сиднея Соннино «никак нельзя было превратить в хитреца», то Саландра был человеком совершенно иного типа. Итальянские исследователи расходятся в его оценках. Он родился в чиновной и состоятельной семье, владевшей землями. Формально он был интеллектуалом (профессор права!), но Алатри называет его нуворишем, Кароччи тоже судит о нем презрительно. Если, пишет Кароччи, «Соннино был реформаторским консерватором, то Саландра был консерватором без всяких прилагательных». Ему был 61 год, он, можно сказать, дорвался до власти и намерен был крепко за нее держаться. В парламенте, с которым Саландре пришлось иметь дело, было джолиттианское большинство. Оппозиция, из-за которой Джолитти пришлось уйти, состояла из радикалов, социалистов-биссолатианцев, масонов и антиклерикалов. Внутри большинства были люди, лично не любившие Джолитти, а мы помним о роли персонального момента в итальянской политике. Надо заметить, оппозицию не слишком интересовал уровень консерватизма Саландры, «тем более что Джолитти сам научил, насколько на практике Правая и Левая взаимозаменяемы. Куда важнее было сформировать правительство, которое имело бы возможно более широкую базу, чтобы помешать считавшемуся более или менее неизбежным возвращению вселявшего страх диктатора»^{150}.

Саландра явно не обладал культурой Соннино. Но в ловкости ему не откажешь. Первое время он старался делать вид, что находится, так сказать, под высоким покровительством Джолитти. Тот пишет в мемуарах, что Саландра советовался с ним насчет формирования кабинета, и в частности просил уговорить ди Сан Джулиано остаться на посту министра иностранных дел. По просьбе Джолитти маркиз согласился. Саландра, разумеется, включил в свое правительство правых, а также нескольких деятелей центра и левых либералов, ничем лично не обязанных Джолитти. Ни радикалов, ни католиков Саландра не пригласил. Ясно одно: Саландра был честолюбив и не хотел ограничиться ролью халифа на час. Некоторые историки думают, что, не будь первой мировой войны, Саландра так и остался бы в памяти как второстепенная фигура, но история пожелала, чтобы все сложилось иначе.