Итан слушает

– Понимаешь, что можешь оказаться кем-нибудь… не очень? Сейчас тебе вроде неплохо живется, откуда такое желание?

Жнец опустил голову и перестал болтать ногами; его лицо почти скрыли нечесаные волосы, из-под которых торчала косичка. Бригадир был уверен, что в следующую секунду мальчишка что-то пробубнил.

– Что, прости?..

И снова. Что-то тихое, но гулкое, словно донесшееся из пустой грудной клетки, обтянутой кожей.

– Все-таки не расслышал… Может?..

– Не может! – Жнец соскочил с надгробия и принялся нервно обрывать хвою с ближайшей елки, которая едва-едва пробилась к свету, – едва доставала ему до колен. – Причины останутся при мне.

С такими перепадами настроения Жнец мог быть только подростком: минуту назад почти угрожал, а теперь яростно наносит увечья местной флоре. Бригадир вновь покосился на свою когтистую костяную лапу. Соблазн был так велик… а Жнец был так мал – никакого морального удовлетворения.

– И мне вовсе не «неплохо живется», знаешь ли. Я даже с кладбища выйти не могу. – Жнец выпрямился, пнул подвернувшийся под ноги гриб и зашагал по тропинке меж надгробий, которая еле угадывалась в траве. Туман тут же поглотил маленькую фигурку, и Бригадир, секунду подумав, отправился следом.

Надо же, «дядя Миша». Такой смешной и такой угрюмый парень. Интересно, много на свете таких Жнецов? Или только этот маленький выродок особенный?

Да и поет, засранец, просто удивительно. Словно при жизни учился.

* * *

Глаза мертвого джинна Мэпллэйра уже почти вернули свой прежний вид: только подпаленные шрамы на веках еще остались. Кэйлинна радостно сгребала в кучу ветхие куски веревок, из которых вязались висельные петли. Итан ругался, пытаясь отвязать особенно тонкую: узел попался сработанный на славу. Кому-то повезло умереть быстро.

Элис Макмиллан лихорадочно сдирал с ветки пеньковую перевязь и уговаривал себя не оглядываться. Позади дружным строем поднимались «висельники» – духи преступников, привязанных к месту своей казни. Их огненные взгляды отлично чувствовались спиной.

Элису еще никогда в жизни так сильно не хотелось, чтобы родители были рядом. От дома его отделяло всего несколько десятков метров, а он и шагу лишнего не мог сделать. Ошеломительное везение. Скажи кто, что в это воскресенье Элис убьет инопланетянина, – вернее, уже давно почившего духа – а после будет лазать по деревьям и отвязывать старые, почти незаметные в кронах веревки, он бы только посмеялся. Особенно громкий хохот пришелся бы на ту часть рассказа, где упоминаются мертвая девушка и серый парень. Те еще чудеса.

Петель оказалось гораздо больше, чем можно было предположить, – всего сто тридцать восемь штук, не считая тех, что рассыпались прахом, едва до них дотронулись. Целый ворох веревок, от соломенно-желтых до почернелых, лежал теперь у ног Кэйлинны Нод, которая медленно, покачиваясь с носков на пятки, пересчитывала трофеи. Нельзя было ошибиться, «висельники» выразились довольно четко: все до единой петли нужно снять.

– Снова считает… – протянул устало Элис и откинул голову.

Приближался закат. Птицы устремились поближе к высоким крышам, на окраину старого жилого района, и их резкие крики наполнили воздух. Солнце разлило по облакам красноту и синеву, перемешивая их до фиолетового, и небо постепенно потеряло своей чистый голубой цвет. Каждодневное сражение подходило к концу: солнечная колесница исчезала во мраке небесного океана.

* * *

– И ты всегда был таким… – протянул Элис, явно пытаясь подобрать слова, – ну, серым?

За несколько часов возни с веревками Макмиллан успел перейти на «ты». Наконец-то, а то Итану начинало казаться, что разница в возрасте между ними не в пару лет, а в целое десятилетие.

– Нет. – Окделл чуть приподнял воротник и обнял руками колени. – Недавно началось.

– Отчего?

– Кто бы знал…

– Тебе страшно?

Страшно, хм. Хорошенькое слово для подобных вечеров.

Что еще чувствовать, когда глядишь на трех деревянных монстров-«висельников», которые склонились над беззащитной девушкой? Казалось, она была так увлечена счетом, что вовсе их не замечала. От такого волосы на голове дыбом должны вставать! Впрочем… спрашивают же не об этом.

Что почувствовал шестнадцатилетний мальчишка, когда увидел на своей коже растущие серые пятна? Сколько ударов пропустило его сердце, когда он увидел, что его глаза побелели? Что вообще можно ощущать, когда тебя словно стирают из Мироздания? Будто ты никому здесь не нужен?

Окделл прислушался к себе. Страх был, несомненно, но он крошечным комочком съежился в уголке. Балом теперь правил трепет. Азарт. Восхищение. Они затапливали Итана с головой, и он, наверное, смог бы просидеть на заднем дворе дома Макмилланов целую вечность.

– Немного. Тебе?

Элис фыркнул:

– Больше я в жизни ничего не испугаюсь.

Это хорошо, подумалось Итану. Правильно, что он так думает. Пусть так, пусть он пока не представляет, каким может быть страх в своих худших проявлениях. Окделл знал. И слава всему выборному составу небесного правительства за то, что сейчас он об этом не помнил. Ничего, кроме пауков. Автомобильной дверцы. И белизны.

– …правда?