Итоги № 24 (2012)

В странных условиях отлучения от науки большое значение для отца имела часто внешне незаметная помощь настоящих друзей. Тогда многие «раззнакомились», прекратили какие-либо контакты с нами. Берия пользовался различными приемами своего ведомства, чтобы следить за ним и оказывать давление. Однако, несмотря ни на что, отец начал тогда систематические исследования по гидродинамике тонких пленок вязкой жидкости. Были в нашей жизни и курьезы. Как-то в начале осени 1946 года к нам на дачу приехал дядя Коля, Николай Николаевич Семенов, выдающийся советский физикохимик. Он привез Тоя, рыжего пойнтера, натасканного на охоту кобеля, который стоил ему больших денег. Естественно, что тут же решили ехать на охоту. Отец дал мне ружье, которое ему подарил Берия. Мы поехали на большое поле, протянувшееся от дороги, которая теперь ведет в «Лесные дали», к деревне Дунино, где жил тогда Пришвин. Нам предстояла охота на перепелок. Они прилетали на сжатое поле, где питались зерном перед перелетом на юг. Я шел позади академиков, которым еще предстояло получить Нобелевские премии. Вдруг впереди появился заяц, его увидел Той и бросился за ним. Следом побежали охотники, на ходу перезаряжая ружья с бекасинника на четвертый номер дроби, я же был замыкающим. Собака уже нагоняла зайца, который устремился к телеграфному столбу, стоящему посреди поля. Тут он обратился в кошку и ловко забрался на самую вершину столба. По-видимому, кошка мышковала на поле, куда мыши были привлечены зерном. Когда я подошел, кошка победно шипела, Той стыдливо скулил, а охотники строго сказали мне, чтобы я никогда и никому не рассказывал о случившемся. С тех пор прошло более шестидесяти лет, никого из действующих лиц и зверей давно нет, и за давностью лет можно нарушить обет молчания.

Упорядоченный и интеллектуально напряженный образ жизни, несомненно, сохранил здоровье отцу. Судьба же его коллег, работавших над бомбой, была другой. Возглавлявший тогда крупнейший ядерный институт Курчатов умер в 57 лет, Алиханов — в 66. И не от радиации, как это иногда представляют, а от инфаркта, до которого довел их беспощадный режим. Пожалуй, только один отец посмел тогда сопротивляться всесильному Берия.

— Отражалось ли опальное положение отца на вашем обучении в институте?

— Нет. Но все было еще впереди… Еще во время учебы я начал работать в ЦАГИ, там делал и диплом. Моей дипломной работой была вариация на тему ракеты Фау-2, у нас в институте были часть такой ракеты и довольно подробное ее описание. Одновременно занимался изучением аэродинамического нагрева, это было тогда дело новое и свежее, все работы были закрытыми. Словом, все было хорошо.

К тому же в конце 1940-х годов я познакомился с будущей женой Таней Дамир. Она приезжала на Николину Гору к своей подруге Наташе Кекчеевой, дом которой находился рядом с той дачей, где мы с Таней живем сейчас. Танин отец, Алим Матвеевич Дамир, был знаменитым терапевтом, блестящим диагностом, профессором. Таня, которая училась на биофаке МГУ, привлекала внимание многих: ее тонкая восточная красота производила на всех сногсшибательное впечатление. И я был, наверное, самым младшим из всех, кто добивался ее внимания. Мы с Таней много гуляли по окрестностям Николиной Горы. Однажды отправились в Уборы, где стоит знаменитая церковь, уникальный памятник нарышкинского барокко. Заброшенный храм был пуст, и мы по внутренней лестнице влезли на самый верх, на колокольню, оттуда открывается чудесный вид на всю округу. Внизу на лужайке перед церковью мальчишки играли в футбол. Неожиданно потемнело и началась сильная гроза. Хлынул дождь, мальчишки спрятались в церкви и продолжали гонять мяч по храму. Мы стали спускаться с колокольни по узкому темному проходу. На мне был черный плащ из лодена, такая грубая хламида, и, когда я появился в проеме, мальчишки брызнули из церкви, несмотря на ливень. Они приняли меня за черного монаха и решили, что это Божья кара за игру в церкви.