Итоги № 36 (2013)

— …стало полным провалом. Я учился в девятом классе, и девчонки… Удивительный жизненный момент: до пятого класса я учился в Сокольниках, потом мы переехали на Войковскую, я поступил в 201-ю школу. И тут в шестом классе объединили школы для девочек и для мальчиков. Представляете себе, что за ощущения, да? Так вот девчонки услышали, как я пою. После уроков у нас были дежурства — класс убрать, порядок навести. Великолепная возможность остаться одному и немножко попеть. Акустика в школе прекрасная. Они подбежали: «Надо спеть на школьном вечере». И спел я «У Черного моря» из репертуара Утесова.

— А где там проваливаться? Диапазон чуть больше октавы.

— Вовсе не маленький диапазон. Особенно если не вполне понимаешь, что существует такая вещь, как тональность. А я этого тогда не понимал. И взял слишком высоко. Добравшись до высоких нот, я понял, что их не возьму. Опустился на октаву ниже. И осознал, что теперь уже не возьму низкие ноты в припеве: «У Че-ерно-ого моря…» Итого разбросало меня почти на три октавы — чего ни один нормальный человек не сможет. Доскрипел первый куплет, сказал: «Извините», — и ушел со сцены.

В ГИТИС я сначала тоже провалился. Тогда ребята поступали во все театральные институты сразу, и я исключением не стал. Щепкинское, Щукинское, ГИТИС… Только во ВГИК не стал поступать, не знаю почему. И самое удивительное, что в Щукинском я в тот год дошел до третьего тура. Но меня туда не тянуло. А в Щепкинском замечательный артист Виктор Коршунов послушал меня на втором туре и спросил: «Вы поете, наверное? Голос красивый, глубокий, и читаете нараспев». А читал я «Облако в штанах» Маяковского. Я говорю: «Пою и очень люблю». «Ну и зачем вам сюда? Идите пойте!» И я пошел.

После десятого класса я стал петь в самодеятельности — в двух клубах, завода «Серп и молот» и геологоразведочного института. Устроился в Большой театр в бутафорский цех. Гонял себя основательно. Тем не менее на второй год поступления в ГИТИС меня опять срезали. Просто неорганизованность — мальчишка, шаляй-валяй.

— Что вам дал Большой театр, кроме знания сцены от рампы до колосников?

— Осознание того, что большое искусство — глубинный процесс. Я видел, как великая Ольга Лепешинская в партии Китри в «Дон Кихоте» выбегала со сцены за кулисы, совершенно задохнувшаяся, и ложилась на кушетку, глотая воздух ртом. И все это — пока шли аплодисменты. А потом, не отдышавшись толком, обратно на пуанты. И танцевала она невероятно! В опере ходил на все занятия и репетиции. Просился: «Можно пойти на выгородку?» — на сцену, расставлять ширмы, стулья. «Война и мир» Прокофьева, сцена у Элен или у Долохова — представляете, сколько предметов? Тут чашку, сюда подсвечник. И стул бы не забыть, и не один.

— И еще из зала орет постановщик «Войны и мира» Борис Покровский…

— О как он орал! И такое характерное движение у него было — лицом в ладонь и потом носом воздух выдыхать, шумно… А Георгий Павлович Ансимов, мой будущий педагог в ГИТИСе, ставил в Большом «Повесть о настоящем человеке» того же Прокофьева. «Немцы подшибли меня… но надо идти, идти через лес», «резать, резать и никаких разговоров». Я сидел «в засаде» с Евгением Кибкало — исполнителем роли летчика Маресьева, — и мне надо было в нужный момент поставить на поворотный круг два заснеженных куста, чтобы он прополз мимо них. А в «Декабристах» Шапорина однажды понадобилось ударить в огромный барабан за сценой. «Есть среди рабочих музыкальный человек?» — «Есть, вот он, Лева зовут». — «Так, Лева, когда будут стрелять — давай со всей силы!»

Все спектакли смотрел, если смена утренняя или ночная.

— А спорт? Баскетбола в Большом театре, кажется, не водилось.

— Зато был волейбол. И я немного поигрывал вместе с Володей Васильевым, ныне знаменитым танцовщиком, в волейбол (сетку натягивали прямо в балетном классе) и в настольный теннис. С тех пор мы с ним как-то не пересекались — не знаю, помнит ли он: ну Лева и Лева… Все меня знали, здоровались: Женя Кибкало, Саша Ведерников, Артур Эйзен, Тамара Милашкина… Я Лемешева застал, когда он пел Ленского. Самое интересное, что потом Сергей Яковлевич стал худруком студии Гостелерадио, где я работал. А Георгий Ансимов — моим художественным руководителем в ГИТИСе, когда я туда все же поступил после армии. Но про Большой я ему никогда не напоминал.

Вот Борису Александровичу Покровскому напомнил. Мы были на дне рождения у Муслима Магомаева, сидели рядом. Покровский помнил меня по ГИТИСу: я был первокурсником, но играл в выпускном спектакле его курса — это был первый отечественный мюзикл «Кто ты?» Микаэла Таривердиева…