Итоги

Хотя Мунира не увидела в этом ничего необычного, появление артишоков оказалось значительным шагом вперед. Моментом, достойным того, чтобы его отметили как нечто особое. Ибо артишоки были излюбленным блюдом Фарадея, и их появление на острове не было случайностью. Хотя Гипероблако избегало контактов со жнецами, оно хорошо знало этих людей. И отлично знало самого Фарадея. Поэтому, прислав артишоки, Гипероблако пусть и в непрямой форме, но пыталось вступить с ним в отношения. Напрасно! Фарадей был не тем жнецом, кто легко мог пойти на контакт в знак признательности за доброе отношение. Правда, он взял артишоки вместе с прочими продуктами, но заявил достаточно сухо:

– Съем их, если захочется.

И вновь – ни слова благодарности.

* * *

Муниру, как и раньше, не отвратило от Фарадея очередное проявление его суровости. Она была готова к этому. Более того, она привыкла полагаться на его такое к ней отношение. Что касается ее жизни на атолле Кваджалейн, то ее существование здесь мало чем отличалась от того, как она жила в Александрии до того, как познакомилась с Фарадеем. Там она была так же одинока – даже когда ее окружали люди, работавшие вместе с ней в библиотеке.

И теперь она жила в одиночестве в старом бункере на острове, где за последние недели стало довольно многолюдно. Правда, со всеми этими людьми она общалась только тогда, когда ей было нужно. У нее не было доступа к журналам жнецов, с которыми она работала в библиотеке, но и здесь, на острове, было немало различных печатных материалов. Растрепанные книги, оставленные жившими здесь людьми Эпохи смертных, которые населяли остров до того, как в мире воцарились жнецы и Гипероблако. Тома, насыщенные замысловатыми фактами и фантазиями людей, которые жили с мыслью о неизбежности старения и смерти. Хрупкие рассыпающиеся страницы несли на себе истории, окрашенные мелодраматическими интригами и близорукими страстями, которые теперь, в Эпоху бессмертных, казались достойными лишь улыбки. На страницах этих книг жили люди, верившие в значимость своих мелочных поступков, в то, что их мечты смогут осуществиться до того, как смерть настигнет их самих, а также тех, кого они знают и любят. Читать про это было забавно, хотя поначалу Мунира не понимала, как прочитанное она может приложить к себе. Но чем больше она читала, тем лучше понимала страхи и желания смертных. Краткий срок их бытия был насыщен и даже перенасыщен страстями и несчастьями, но, кроме этого срока, больше у них ничего не было.

Кроме этих книг на острове сохранились журналы военных, которые в Эпоху смертных заправляли на Маршалловых островах, как они когда-то назывались. Это были отчеты о широкомасштабных испытаниях оружия массового уничтожения, такого, как, например, ядерные бомбы. В основе этой деятельности также лежал страх, хотя и прикрытый маской профессионализма и научности.

Мунира читала все это подряд, и за сухими и бесстрастными отчетами ей открывалась живая драматическая ткань истории человечества. Она чувствовала, что постепенно становится экспертом в понимании того, что это значило – быть смертным и жить в мире, лишенном благосклонного покровительства Гипероблака и мудрецов в жнеческих мантиях.

Увы, утративших былую мудрость.

Из рассказов приехавших на острова рабочих она узнала об актах массовой жатвы – и не только в Мидмерике, но и в прочих регионах мира. Неужели современный мир стал, в известном смысле, копией мира, в котором жили смертные? Но рабочие не были слишком напуганы.

– Никто из нас не стал жертвой жатвы, – говорили они. – Как и люди, которых мы знаем.

Потому что в конечном итоге какая-то тысяча людей, уничтоженная жнецами за один присест, была лишь каплей в море человечества, и потеря была неощутима.

Что было ощутимо – так это то, что люди стали сторониться театров и клубов, равно как и то, что всеми силами старались ясно обозначить свою непричастность к социальным группам, не подлежащим защите.

– Зачем провоцировать жнеца? – спрашивали они друг друга, и этот вопрос стал почти поговоркой. И вот с того момента, как Годдард воцарился в Мидмерике, а жнецы новой генерации, во всем следующие его воле, стали доминировать в большинстве регионов, человечество в своем социальном бытии изрядно измельчало. Установилось некое подобие феодализма, где человек обречен жить в своем маленьком мирке и где его совершенно не заботят ни общемировые проблемы, ни то, что происходит с такими же, как он, людьми в поместье соседнего феодала.

– Пусть я простой каменщик, – сказала одна из рабочих Мунире, – но работаю в раю. Мой муж наслаждается тропическим солнцем, а мои дети – песчаным пляжем. Почему я должна думать о чем-то ужасном, что меня не касается?

Отличная философия – пока нечто ужасное не коснется самого философа.