Иуда

Потом целая неделя встреч урывками. По часу, по два, по три. Неделя какого-то сумасшествия, неделя невероятной эйфории. Вот, казалось бы, столько всего хочется сказать, описать. Но счастье…оно такое легкое, невесомое, прозрачное, оно такое всеобъемлющее, что описывать его безумно трудно. Гораздо легче мне было бы рассказать о годах одиночества, о хромоте, о смерти сестры. Я писала об этом в дневниках, потом рвала листы, сжигала, уничтожала. Но я могла писать целые страницы. А о счастье…я могла только исписать всю страницу тремя словами «я люблю тебя».

И мне хотелось, чтоб о нас знал весь мир, мне хотелось, чтобы все смотрели и понимали — вот он, мой единственный мужчина. Мой Дима, моя любовь. Мой невероятный, мой особенный, МОЙ. Вот оно, ключевое слово. Дима был совершенно моим. Я видела в его глазах. Я ведь не могла ошибиться. Такое чувствуют на уровне подсознания.

И мне не были нужны какие-то особые знаки внимания, не были нужны подарки, цветы. Только он один. Только видеть его, только ощущать его запах, слышать голос, видеть лицо, глаза, губы.

А еще мне было нужно, чтобы его в моей жизни было много. Чтобы это не были встречи украдкой, чтобы о нем знали родители, чтобы знали друзья, и мы могли идти по улице, держась за руки. Смысл слов «я хочу тебя» стал совершенно другим. Сакральным. Без грамма пошлости. Потому что я хотела его. Не только физически. Я хотела его мысли, его запах, его время, его пространство, его подушку и даже его футболку. Я хотела все, что являлось им, и готова была взамен отдать столько же и больше.

Я бы отдала все на свете за его ласки, за его руки на моем теле и губы на моих губах. Я хочу просыпаться с ним в одной постели. Слышать, как он говорит, что любит меня. Как произносит мое имя, и оно вылетает из его невероятно красивых губ.

Наивная, маленькая девочка верила в сказку, верила и была впервые в своей жизни счастлива и настолько наивна, что даже не представляла себе, как больно будет падать с вершины вниз и разбиваться об острые камни реальности.

Дима стал для меня центром Вселенной…и я даже предположить не могла, что в его жизни всего лишь фонарь, и тот можно вырубить одним ударом.

Но кто же думает о таком в минуты истинного счастья, кто предполагает, что его ожидает падение, что его ожидает боль и страдания. Мне и в голову не приходило, что что-то может омрачить мое безоблачное небо, мою синеву, мой полет в космос.

Я была влюблена впервые в жизни. Эта любовь была чистой, светлой, страстной. Она переплеталась с искренним восхищением, боготворением и фанатичной преданностью.

Я как ребенок вдруг оказалась в мире и своих самых дерзких фантазиях, в окружении розового неба, единорогов и радуги. А это было всего лишь бутафорией. Всего лишь притворством. О чем я вообще могла думать, когда в моей жизни появился секс. Самый разный, самый безумный. Дима учил меня плотской любви, и я была алчной, я была настолько ненасытной, что от одной мысли о собственном бесстыдстве пылали щеки и захватывало дух.

Власть над мужчиной, спрятанная в собственном теле. Кокетливый взгляд, кончик языка по нижней губе, расстегнутая пуговка, напускной флирт с кем-то из своих подопечных, или игривый взгляд с водителем и меня ждет ревнивый допрос.

— Какого черта ты на него так смотрела? Хочешь, чтоб он тебя трахнул, а, психолог? Что такое? Все? Теперь ничего не сдерживает?

— Ты придурок, Смирнов? Я просто улыбалась.

— Улыбалась она, да у меня от такой улыбки встает сразу.

— Это ты озабот потому что. А люди нормальные так не реагируют.

— Значит, я озабот, да?

И это было открытие для меня. Это было познание собственного тела, познание возможностей, бесстыдства и открытости. Дима открыл меня, возродил, показал, какая я на самом деле. Что дремлет внутри меня. Оказывается, я ужасно развратная. И мои мысли постоянно возвращаются к сексу с ним. Я вся покрываюсь мурашками, когда вспоминаю, как он прикасался ко мне. Хочу научиться быть для него самой-самой, хочу затмить всех его женщин, хочу, чтобы он со мной забыл о них. Чтобы не вспоминал ни одной.

— Дим…

— Да, психолог. Начинаем сеанс?

— Скажи честно. Пообещай, что будешь честным.

— Ну…спрашивай. Что там уже у тебя на уме?

А сам гладить мою грудь, пока не забираясь под кофточку, и я не могу ни о чем думать, кроме как о его пальцах.

— Дима…у тебя их было очень много?

— Кого?

— Женщин…