Иуда

Врач вышел из моей комнаты, снимая на ходу перчатки. Я лежала и смотрела в потолок. Меня било мелкой дрожью, и я не могла сказать ни слова.

— Тварь! Сука!

Мать била меня по щекам, от ее пальцев жгло кожу, а я смотрела перед собой и молчала. Мне было нечего ей сказать.

— Как ты посмела! Как ты могла так опозорить своего отца! Ты с кем спала, дрянь? Кто заделал тебе ребенка?

— Не ваше дело! — процедила сквозь зубы, отворачиваясь к окну, но она схватила меня за щеки и заставила смотреть на себя. — Отец лишил тебя наследства! Отец отрекся от тебя!

— Мне все равно!

— Все равно? Ты идиотка? Ты что, совершенно ненормальная? Ты что сделала? Ты сделаешь аборт и выйдешь замуж пока не поздно. Немедленно!

— Я не сделаю никаких абортов и не выйду замуж! Разве верующие делают аборт?

Отец влетел в комнату, схватил меня за волосы и сдернул с кровати.

— ВЫЙДЕШЬ! Ты немедленно избавишься от ублюдка в своем животе и выйдешь замуж! Тебя готовы принять даже порченную. Ты не испортишь мне выборы и карьеру! Поняла?

— Не выйду! И ребенка трогать не буду! Ясно? Ты не станешь решать за меня!

— Стану! Пока еще кормлю тебя я!

— Так не корми! Я проживу!

— Дрянь! Надо будет, я насильно выдеру из тебя этого выродка! Ты выйдешь замуж! Я сказал!

Он замахнулся, а у меня сильно схватило между ребрами, от боли свело все тело, потемнело перед глазами, и я начала медленно падать на него.

— О боже! Диана! Что с тобой, дочка!?

Голос матери сквозь вату, боль адская, и я не могу даже пошевелиться, и воспоминания, что когда-то такая боль уже была.

* * *

«Ты обещал написать…»

«Ты где?»

«Что-то случилось?»

«Дима, ответь? Я же переживаю»

А я пьяный в хлам. Я просто никакой.

Я читал каждое ее сообщение. Я упивался ими и ненавидел их. Я трогал их пальцами, я плакал над ними, как ребенок. Я так хотел бежать к ней, обнять мою девочку. Хотел заорать, что люблю ее, и не мог.

В ту ночь я стоял на крыше многоэтажного здания. На самом краю. Пьяный настолько, что, наверное, какое-то чудо держало меня на ногах. Я хочу прыгнуть и закончить свою никчемную жизнь, но не могу. Наверное, я слишком для этого труслив.

Моя квартира под самой крышей, в моей постели какая-то девка. Она голая и ждет, когда я вернусь. Она мне не платила, я где-то ее подцепил. И плачу в этот раз я, потому что она хромает на одну ногу и у нее светлые волосы.

Эти месяцы прошли для меня как в тумане, как в каком-то проклятом кошмарном сне. Накачанный бухлом самой разной марки, обкуренный в хлам я таскался по барам и клубам. Я цеплял баб, я пел караоке, я даже написал стихи и сжег их в пепельнице. И я снова и снова думал о том, что сказала мне мать…думал о том, что мое счастье превратилось…пыф…даже не в песок, а в воздух. А ведь я впервые в своей жизни был на седьмом небе от счастья, я впервые считал себя самым обычным человеком, которого могут любить, с которым хотят…даже в луже, даже на полянке в парке.

К дому подъехали две машины, из них выскочили какие-то парни. Они посмотрели вверх, и я махнул им рукой. Потому что узнал мужика в пальто, который поднял голову с развевающимися седыми волосами и посмотрел прямо на меня. Кажется, это мой папочка! Ахахаха! Какая мерзкая комедия. Ну что, папа, пообщаемся?

— Эй! Вы ко мне?

Люди Свободина скрутили меня прямо на крыше, его ребята считали мне ребра ногами и ломали нос и пальцы. Сам Свободин подошел ко мне, наклонился, схватив меня, харкающего кровью и ничего не видящего из-под заплывших век, за шиворот.

— Еще раз, подонок, увижу возле моей дочери — кожу сниму лоскутками! Кости наживую из тебя вытаскивать буду! Чтоб не смел даже дышать в ее сторону, ничтожество!

— Да пошел ты на хер, урод!

Плюнул в него кровью и получил оглушительный удар по голове.

В себя пришел в больнице. Рядом Колян Осадчий с пакетом мандаринок и Кукловод. Самодурка маман уволила меня, на хрен. Колян что-то говорил о новой работе, которую нашел для меня, а я смотрел в окно и думал о том, что за эти две недели, что я тут валяюсь, она ни разу не пришла и не позвонила. Нет, понимаю, что нагадил, что сделал все, чтобы не пришла, что перевернул ее мир и свой мир, понимаю, что мне вообще ее видеть не нужно. Все, на хрен, понимаю…И не понимаю. Видеть хочу до ломоты в костях. Какой-то задней мыслью совершенного извращенца думается, что по фиг на все. Я ведь увезу ее далеко, мог увезти, и никто не узнал бы, что мы… а потом накатывает волной до такой степени, что трясти начинает. Гребаный инцестник-извращуга. Какого хрена ты вообще об этом думаешь? Головой об стену убейся, долбоящер! Оставь ее. Ей вообще не нужно знать про эту грязь. Пусть в чистоте своей будет, пусть просто считает меня подонком, а не…Господи! Я даже думать об этом не могу.