Юдаизм. Сахарна

Позвольте: да мы к душе так не относимся, к религии, — где все же можно иногда «манкировать», поленившись к обедне или не помолившись на сон грядущий; войдя полюбоваться музыкой и всем — то в лютеранскую кирку, то в католический костел. «Это» есть единственное в мире — в целом мире — чего порча, «перемены», «колебания» мы именуем гибелью и развратом, грехом и преступлением.

«Это» — одно! 

Так ведь не значит ли это: тут такой завет, такая строгость и тайна, что поджилки трясутся. Что́? В чем? Без имен и вообще «анонимно», «в органах и функциях», т.е. в том, что́ мы так именуем и что́ нам открыто в таких обыкновенностях, как «орган» и «функция», но что на самом деле не исчерпывается этим. И вот отсюда-то и начинается моя тревога и говор; отсюда и моя «порнография». Все люди кричат: «У Розанова порнография», тогда как, напротив, я первый начинаю извлекать всех людей, все человечество, из «порнографии». Все так и считают «орган» и «функция», и считают их «грязными», — считают тем, что «низко» и «неприлично» назвать, а «тем паче — в печати». Между тем если продолжить аналогию с «органом» и «функцией», то ведь никто не считает «грехом», если мы подышим пылью, а не чистым воздухом или если пройдемся не на своих ногах, а на ходулях, т.е. неестественно. Не считают «павшим» человека «ослепнувшего». Вы чувствуете, — может быть, и цензора почувствуют, — что «это» не орган и функция: а раз здесь всовывается категория «греха», ни к единому органу не могущая быть отнесенная, — то, значит, в «этом» религия или какой-то кусочек религии, лучок религии. Раз я могу сказать «грех» о несвоевременном употреблении полового органа и совершении половой функции, тогда как ни о каком ином органе в голову никогда и никому не придет сказать «грех»... «против Бога»... «против религии», то не ясно ли, что своевременное в этой самой области есть...

Что́?

Тут-то и начинается расхождение «порнографии» и «святого».

Мир и говорит, о естественном и своевременном — что будто все-таки это есть «грязь», «гнусно», то, чего «нельзя назвать вслух», а «печатать — тем паче»: совершая всем этим невообразимое кощунство и поругание святынь. Ибо

если несвоевременно — «грех»,

то ведь ео ipso⁸⁰ это — есть часть религии, ибо «грех» относится к категории религии. Откуда очевидно, что:

своевременное и естественное свято 

и какой-то особенной нитью связано с Богом. Как? — мы не знаем еще, но — связано.

Поэтому-то я, давно утвердившийся в этих мыслях, — и доказательно утвердившийся (всему свету могу доказать), — и говорю полными словами, ясно, открыто, — говорю, наконец, радостно как «об открывшейся мне истине» — об этих якобы органах и функциях, а на самом деле о неведомом начавшем брезжиться религиозном свете — счастливо, упоенно, настойчиво, постоянно, нисколько не скрывая, что все «это» люблю, чту, исполняю и велю прежде всего детям исполнять, — благодарю, что мои родители исполняли, благодарю, что все люди исполняли, благодарю, что все сущее исполняет.

Вот.

Кто же «порнограф», цензо́ра или я?

Они не поняли нового открывшегося света и продолжают думать, что все «функции» и «органы» (и довольно «гнусные»), не видя, что через это мажут грязью себя, своих жен, своих семейных знакомых, своих родителей, наконец, всю вселенную мажут, сорят, занаваживают. «Нельзя вздохнуть» от этого ихнего литературного и цензорского навоза, порнографии, грязи, при коей совершенно невозможно жить.

У меня же только: «не ходи на ходулях», «не кувыркайся», «не дыши пылью», береги, «осторожней»! береги невинность (до возраста), чистоту, недотрагиваемость.

Береги! Храни!

Ибо это (и именуемое у людей «целомудрием», «целостью» до возраста) есть тот личный твой и особенный, даваемый с рождением каждому младенцу, Ангел, который сохранит тебя на всех путях, на протяжении целой жизни, если ты сам его не оттолкнешь и не оскорбишь.

~

~

~

Но как же все это выразить, всему этому научить?

Невозможно иначе, как употребляя слова, имена, говоря о предметах, коих значение в устах литературы и цензоров — одно, а у меня — совершенно другое; у них — грязное, и они всему моему приписывают свой смысл; тогда как я все усилия употреблял и много лет употребляю, чтобы придать ему совсем другой смысл.