Юдаизм. Сахарна

  Навсегда останется непроницаемою тайною, как же субъективно, в мировых странствованиях души, отражается рождающий ее акт, называемый нами столь кратко (и всегда небрежно)? Как отражается на этой душе повторяющийся (после зачатия) этот акт, который, по крайней мере, в материнской его стороне не может зародившеюся душою не ощущаться? Одно можно сказать, что он отражается в душе этой необыкновенным волнением, сотрясением: но таким, где она как бы обнимается волнами бытия, ее могущественнейшими и от нее независимыми; волнами бытия космическими и для нее, этой души, непонятными. Не можем обойти здесь вниманием частое упоминание Библии: «кровь — душа животного», «ее — не ешь». Хорошо. В акте, о котором говорим мы, который так редок у животных до человека, и у всех их не повторяется в беременности, — в этом акте кровь (=«душа») с величайшей энергией не просто притекает, а прихлынивает волной, к утробе, несущей младенца, — и как это на нем отражается?? Если кровь = душа, то ясно, что и отражается «потоками духа», «стремнинами духа», как бы из-за завесы видимыми. Каждая кровинка (кровяной шарик) мерцает «крылышком»; для нас там — «артерия», для него (младенца) — «сказка, поэзия, история», которой отрывки только потом он помнит. Заметим: все первобытные эпохи — тверды, но уж как-то очень не гениальны. Все — Фабии, целая вереница Фабиев, день, род. Нет — индивидуума, лица, великого лица, святыни истории. Умеренность и спокойствие животных едва ли не присуще бывает этим gentibus. Под конец истории «нравы, конечно, распущеннее» (Иловайский). Мера животного сменяется порывами человека. И десять месяцев покоя женщины сменяются радостями, волнениями, притоками нежности и ласк, глубокими слушаемыми словами и их заканчивающими объятиями. Словом, простенькая сказка о «белом бычке», для Фабия V века до Р. X., носимого в чреве матери, — сменяется обширной и узорчатой поэмой, как эпопея «Войны и мира» или «Анны Карениной», для сыновей Корнелии — Кая и Тиберия (Гракхов). Уже до рождения они выслушали другую музыку. Корнелия, умная гречанка (по образованию), так же нежно и робко любимая мужем, как Гончарова была любима Пушкиным, — конечно, проводила дни в замужестве не однообразно, как древняя патрицианка-работница, и не как современные нам вегетарианцы. Тайн алькова никто не знает. Но несомненно, чем далее идет история, тем они далее отходят от modus-а animalium «простоты и ясности» коров. И «личность» — пробуждается. Личность — в смысле обладания большим количеством врожденных, «вдохновенных» идей. Большие «потоки духа», стремнины духовности созерцаются еще до рождения человеком; или, как Моисей это перелагает: большие потоки «крови», приливы крови объемлют изумленное, встревоженное, но и сладко томимое существо готового родиться. «Фабии» и «Фабии», все только «Фабии», одни «Фабии» — разлагаются в узор Гракхов, Сципионов, Катонов, Цезарей. История быстро горит и быстро движется. Пока — не разрывается все, «идет прахом», но уже на земле лежат, на землю принесены, «сведены» все домирные идеи, которые никогда не умрут, а вечно будут странствовать на земле.

Отсюда слова: «материнское», «отчее» имеют значение не только моральное, что вот: «матери и отца надо слушаться», но — метафизическое и религиозное; что их надо «чтить», и не как-нибудь, а религиозно. Все можно отдать, и все можно продать, и от всего отступиться: но не от родителей; как и равно, если родители отступают от детей, это как бы судьба от них отступается, и они вдруг остаются без Провидения, без Бога. Отсюда всемирный страх перед самым словом, мыслью: «его собственная мать прокляла». Или, как говорил («выкрикивал») один странничек несчастненький («дурачок») на деревне, когда его спрашивали: «Отчего ты такой?» — «Меня матушка родная прокляла». Это — страшное явление, метафизически страшное (оттого закон, заставлявший — конечно, заставлявший! — многих детей проклинать своих родителей, именно закон о так называемом «внебрачном рождении», так религиозно страшен — «грех из грехов»).

XIX