Иудей

…Далее лужа воды глубиною не более пальца,

На мостовой между камнями улиц скопившись порою,

Вид под землёй нам открывает столь же большой, необъятный,

Как и зияющий свод над землёй вознесённого неба.

И представляется нам, будто тут, под землёю, мы видим

Тучи и все те предметы, что в дивном находятся небе.

Если в средине потока наш конь остановится борзый

И в это время посмотрим мы в быстротекущие воды,

То мы коня в них увидим, стоящего кверху ногами

И с быстротой уносимого волнами против теченья.

Также, куда б мы ни кинули взора, нам будет казаться,

Будто все вещи плывут и несутся таким же порядком.

Портик возьми, наконец, представляющий ходы прямые

И состоящий притом из колонн одинаких повсюду.

Если же вдоль поглядеть от какой-нибудь точки предельной,

То постепенно он сводится к конуса узкой вершине:

Крыша склоняется к полу, сближается правый бок с левым

Вплоть, пока все тут к вершине конической в нем не сойдётся…

Ночью, когда разреженные тучи уносятся ветром,

Нам представляется, будто блестящие светочи неба

Поверху как бы навстречу идут облакам, и при этом

Вовсе не теми путями, какими идти надлежит им.

Далее: если ты руку к глазам поднесёшь и немного

Снизу надавишь их, то образуется чувство, как будто

Все, что ты видишь, в двойном пред тобою является виде,

Видишь в светильниках, как разгорается пламя двойное,

Видишь в жилище своём, как двоится домашняя утварь,

Как у людей появляется по два лица, по два тела…

Первосвященник перебросил несколько страниц.

…Эти места козлоногих сатиров и нимф приютили,

Как утверждают туземцы, и здесь поселилися фавны.

Здесь они, ночью блуждая, весёлой игрою и шумом

Тишь нарушают безмолвную, по уверенью народа.

Слышатся струнные тихие звуки порой, и из флейты

Нежную жалобу пыльцы играющих тут извлекают.

Издали люд земледельческий слышит, как Пан, потрясая

На голове полудикой убор свой из веток сосновых,

Часто губами кривыми по трости пустой пробегает

И заставляет свирель заливаться пастушеской песнью…

«Как это сладко! — подумал старый первосвященник. — И как все это тоньше, чем у нас».

И он вернулся к тёплому воззванию к тени Эпикура, которое ему так нравилось у Лукреция: