Что касается народа, то он и прежде, и сейчас был готов на любые условия, однако те, кто участвовал в войне, принимали человеколюбие за слабость. Тит, думали они, предлагает это только потому, что не в состоянии взять весь город. Они угрожали горожанам смертью за одно упоминание о сдаче и убивали на месте всякого, кто произносил слово «мир». Одновременно они набросились на вступавших в город римлян: одни нападали в узких переулках, другие выскакивали из домов, третьи же совершали из верхних ворот налеты на тех, кто находился за стеной. Вылазки этих последних повергли поставленную при стене охрану в такое смятение, что они попрыгали с башен и убежали к лагерю. По обе стороны стены раздавался громкий крик римлян: находившиеся внутри кричали оттого, что были со всех сторон окружены врагами, находившиеся снаружи от страха за судьбу оставшихся позади товарищей.
Между тем евреи все прибывали. Знакомство с городскими улицами давало им значительное преимущество перед римлянами, и потому они не переставали теснить их, ранив при этом многих. Римляне же не имели другой возможности, кроме как продолжать сопротивляться, так как узкий проход в стене не позволял бежать всем одновременно. Можно полагать, что все, кто вошел в город, были бы перебиты, если бы им на помощь не явился Тит. Расставив на концах улиц лучников, он сам встал в том месте, где скопление было наиболее густым, и стрелами отбивал неприятеля; вместе с ним сражался Домиций Сабин, доблестный муж, особенно проявивший себя в этой битве. Цезарь не двигался с места и сдерживал своей стрельбой натиск евреев до тех пор, пока все его воины не отступили.
2. Таким образом, римляне были отброшены от второй стены, уже овладев ею. Это подняло дух тех, кто желал войны; успех вскружил им голову, и они уже думали, что римляне больше не осмелятся вступить в город, а если и попытаются сделать это, то наверняка будут разбиты. Не иначе как Бог в наказание за беззакония помрачил их рассудок, и они не видели ни того, что разбитый ими отряд составлял лишь ничтожную часть римских сил, ни того, как к ним приближается голод. Еще бы — ведь они все еще могли питаться несчастьями граждан и пить кровь города! Между тем порядочные граждане уже давно страдали от нужды, и недостаток во всем самом необходимом был причиной смерти многих из них. Однако мятежники видели в гибели людей только облегчение для самих себя: ведь они считали, что достоин жизни лишь тот, кто не ищет мира и живет только для битв с римлянами, и потому радовались, видя, как несогласное с ними большинство постепенно вымирает. Это они считали освобождением от лишнего бремени. Так они относились к жителям города.
Что же касается римлян, то те вновь пытались пробиться в город, и мятежники отражали их натиск, закрывая брешь своими телами. Так, благодаря отчаянному сопротивлению, они сумели продержаться в течение трех дней. Однако на четвертый день доблестный натиск Тита превозмог их сопротивление, и они вынуждены были отступить на прежние позиции. Тит вновь овладел стеной и на этот раз приказал немедленно разрушить всю северную ее часть. В башнях же южной стены он разместил гарнизон и стал готовиться к наступлению на третью стену.
IX
1. Вместе с тем он решил временно приостановить осаду, чтобы дать мятежникам время на размышление: он надеялся, что взятие второй стены вместе с угрозой голода (ведь запасы, пополняемые грабежами, должны были скоро иссякнуть) склонят их к сдаче. Этой передышкой он распорядился следующим образом. Поскольку наступил срок выдачи жалованья воинам, он приказал военачальникам выстроить войско на виду у противника и отсчитать каждому причитающуюся сумму. Согласно принятому обычаю, воины снимали с оружия обыкновенно прикрывавшие его чехлы и выходили в полном боевом облачении, всадники выводили лошадей в полном убранстве. Все пространство перед городом засверкало золотом и серебром, для римлян не было ничего восхитительнее этого зрелища, для их врагов — ничего ужаснее. Вся Старая стена и северная сторона Храма были переполнены зрителями, люди высовывались из домов, чтобы лучше видеть, и во всем городе не было такого места, где бы ни толпились люди.
Вид собравшегося в одном месте римского войска, красота его вооружения и царивший в его рядах порядок повергли в неописуемый ужас даже самых отважных. И я думаю, что если бы изобилие совершенных ими против народа злодеяний не лишало их всякой надежды на прощение со стороны римлян, то это зрелище заставило бы мятежников переменить свой образ действий. Теперь же они знали, что даже в случае прекращения борьбы им уготована мучительная смерть, и потому предпочитали смерти под пытками смерть в бою. Кроме того, и судьбой уже было решено так, что вместе с виновными погибнут невинные и вместе с междоусобицей — весь город.