Иудейские древности. Иудейская война

2. Когда тираны и их шайки увидели себя побежденными везде войной, окруженными со всех сторон и лишенными возможности бегства, они послали к Титу просить о мирных переговорах. Человеколюбивый по натуре, Тит хотел по крайней мере спасти город, что советовали ему также его друзья, предполагавшие, что разбойники теперь уже присмирели. Ввиду этого он стал у западной стороны внешнего притвора. Здесь находились ворота над Ксистом и мост, который соединял Верхний город с Храмом; этот мост теперь отделял тиранов от Цезаря. На обеих сторонах вокруг главных лиц толпилась масса людей: вокруг Симона и Иоанна – иудеи в нетерпеливом ожидании помилования, вокруг Тита – римляне, жаждавшие услышать его решение. Тит приказал своим солдатам укротить свой гнев и прекратить стрельбу, поставил рядом возле себя переводчика и в знак того, что он победитель, заговорил первый. «Уже вы насытились страданиями вашего отечества! Наконец-то, после того, как вы, не рассчитав нашего могущества и вашей собственной слабости, в безумной ярости погубили и народ, и город, и Храм! По справедливости и вы должны погибнуть, вы, которые с того времени, как покорил вас Помпей, всегда помышляли о мятеже и, наконец, выступили открытой войной против римлян. На что вы опирались? На вашу многочисленность? Смотрите, ничтожная часть римской армии может справиться со всеми вами. На поддержку союзников? Какой же это народ вне пределов нашего государства предпочтет иудеев римлянам? На вашу телесную силу? Так вы ведь знаете, что даже германцы – и те наши рабы. На крепость ваших стен? Но есть ли более надежная преграда, чем океан, и, однако, защищенные им британцы тоже преклонились перед оружием римлян. На ваше мужественное терпение и хитрость вождей? Так вы же вероятно слышали, что даже карфагеняне были нами побеждены. А потому ничто другое не могло довести вас до войны с римлянами, кроме только мягкосердечия самих последних. Мы отдали страну в ваше владение, мы назначали вам царей из вашего народа; далее, мы уважали ваши отечественные законы и предоставляли вам не только у себя на родине, но и среди чужих жить, как вам заблагорассудится. Еще больше, мы позволяли вам для божественной службы устанавливать налоги и собирать приношения[1261], мы не запрещали никому жертвовать добровольно и не старались вам препятствовать, чтобы вы, враги, не делались еще богаче нас и не могли бы нашими деньгами воевать с нами. Привыкши к таким высоким благодеяниям, вы сделались надменны, восстали против тех, которые предоставляли их вам, и, подобно неукротимым змеям, обрызгали своим ядом тех, которые вас ласкали. Да, раньше вы, как разрозненные и подавленные, невзирая на беспечность Нерона, коварно молчали; но когда недуги государства обострились, вы показали себя в настоящем виде и выступили с безмерными прихотями и дерзкими надеждами. Тогда пришел мой отец в страну. Не с тем он пришел, чтобы наказать вас за то, что вы содеяли Цестию, а чтобы сделать только вам предостережение; ибо пожелай он искоренить ваше национальное бытие, он бы начал с корня и прежде всего уничтожил бы этот город. Но он не сделал так: он только опустошил Галилею и ее окрестности, чтобы дать вам время одуматься. Вы же принимали его снисходительность за слабосилие, наша мягкость дала только пищу вашей дерзости. После кончины Нерона вы себя вели так, как только могут себя вести самые злые люди; наши междоусобные волнения внушили вам бодрость, и когда я с моим отцом отправились в Египет, вы употребили этот удобный момент для военных приготовлений и не постыдились нарушить покой тех, которые стали во главе империи и которых вы знали и за человеколюбивых полководцев. Когда государство перешло под скипетр нашего дома, порядок в нем водворился и отдаленнейшие народы отправляли к нам послов, чтобы нас приветствовать, тогда опять одни только иудеи были нашими врагами; посольства шли от вас по ту сторону Евфрата, чтобы взволновать тамошние племена; новые обводные стены были воздвигнуты, поднялись мятежи, раздоры между тиранами, междоусобицы – все такие явления, какие только можно ожидать от злых людей. Тогда явился я под стенами города с печальными полномочиями, которые весьма неохотно дал мне мой отец. Я слышал, что народ мирно настроен и радовался этому. До начала борьбы я вам предлагал уняться; во все время борьбы я был снисходителен, помиловал перебежчиков, исполнял обещания, данные мною обращавшимся ко мне, смиловался над многими пленниками, удерживал наказаниями жаждавших мести, вывозил мои машины против ваших стен только по необходимости, обуздывал кровожадность солдат, после каждой победы предлагал вам мир, точно я был побежденный. Подступив наконец к Храму, я опять забыл законы войны и по доброй моей воле просил вас пощадить ваше собственное святилище, спасти себе Храм, дозволил вам свободное отступление, обещал пощаду жизни, а в случае отклонения этого, предоставил вам случай сразиться с вами на другом месте – все это вы оттолкнули от себя и собственными руками сожгли Храм, а теперь, злодеи, вы вызываете меня на переговоры! Что хотите вы еще спасти? Что может выдержать хотя бы отдаленное сравнение с тем, что уже погибло? Да и какую цену может иметь ваша жизнь после падения Храма? Однако вы и теперь еще стоите здесь под оружием? Даже в самом крайнем положении вы все-таки не хотите и вида подать, что нуждаетесь в милости! Несчастные! На что вы еще уповаете? Народ ваш мертв, Храм погиб, город – мой, в коих руках и ваша жизнь, и вы лелеете еще славу геройской смерти? Но я не желаю состязаться с вами в безумии; если вы бросите оружие и сдадитесь, так я дарую вам жизнь. Как кроткий домохозяин, я накажу только неисправимых, а остаток спасу для себя».