Юдоль женская

Раиса была хозяйкой в доме, содержала его в образцовой чистоте. Родители Павла оставили им свой дом и лавку после смерти; они ушли один за другим, когда их внучка Лариса была ещё совсем маленькой.

Ненадолго пережили их и Раечкины родители. Сначала похоронили Матвея Прокопьевича, а вскоре слегла и Еленька. Раиса ухаживала за матерью долго и с любовью.

Егор, брат Раисы, наведывался нечасто. Но пару раз вечерами, вернувшись из хлева или со двора после ухода за скотиной, Раечка заставала его в доме. К лежачей матери он почти не подходил, а всё суетился по дому да быстро исчезал при появлении сестры.

«И чего топчется, чего ему здесь надо?» – часто думала Раиса и решила всё же поговорить с братом в следующий раз. Ей казалось, что он что-то ищет в родительском доме, но никак не может найти.

Еленька будто прочитала мысли дочери и как-то тихонечко подозвала её к себе:

– Присядь, дочка, я поговорить с тобой хочу. Вот помру я скоро, так ты уж дом-то этот не дели с Горынькой. Негоже ему, мужику, в примаках-то жить. А к нам они с женой не захотели. Только сдаётся мне, не очень он желанный в их доме-то.

– Да Господь с тобой, маменька! Нашла о чём тужить. Пусть забирает. Только рано сейчас об этом. Ты давай выздоравливай и ещё годочков с десяток…

Раиса не договорила, мать перебила её, взяв в свою руку дочкину ладонь:

– Ты послушай мать-то, я тебе чего сказать хочу: ты дом оставь брату, а сама только сундук мой старый забери, слышишь?

– А на что он мне? Там ещё с прошлого веку твои наряды да батина одежда. Мне этот сундук без надобности.

– А я говорю, забери сундук, весь, как есть. И Горыньке не давай в нём рыться. Там нету отцова ничего. А ты мне потом спасибо скажешь. Как помру, так сразу и вывезите его с Павлом. Здесь ни на день не оставляй, поняла?

Раечка призадумалась, что за тайны, зачем ей сундук. Но больно уж настойчиво мать её просила, значит, неспроста.

До самой смерти Елены Фокеевны Раиса разрывалась на два дома, а последние недели и вовсе к матери перебралась с маленькой Лариской.

– Устала я, Паша, – призналась она мужу. – Ты в своей лавке целыми днями, а я и за дитём, и за мамой должна успеть. Уж лучше я здесь поживу пока, да и ты перебирайся, коли хочешь.

Но Павел перебираться в дом тёщи не стал, хотя приходил каждый день, продукты приносил, печку топил, дрова рубил, воды набирал полные вёдра, чтобы на следующий день хватило. А спать всегда домой уходил. Там тоже и протопить надобно, да и в лавку с утра из дому сподручней.

Так и прожили всю зиму врозь, а к весне 1912 года Еленька померла. Схоронили её на местном кладбище, рядом с Матвеем. Так и стояли два крестика, один возле другого, в память о двух любящих сердцах. И поминки справили, всех соседей позвали, Горынька с семьёй прибыли, они и с похоронами помогли. Помянули Еленьку добрым словом, поплакали – да разошлись.

Раиса, Егор и Павел остались одни и принялись за уборку в осиротевшем доме.

– Горынька, ты вот в дому-то теперь хозяином будешь. Так мама завещала. Дом тебе, а мне вот только бы зеркало со стены забрать да сундук кованый, – с грустью проговорила Раечка.

Брат глянул на неё, усмехнулся и проговорил:

– Сундук, говоришь? Это маменька тебе тоже сказала?

– Да, таить не буду Забери, говорит, сундук, а дом Горыньке. Не нравилось ей, что ты в примаках живёшь.

– Эко невидаль какая, в примаках! Да я там как родной!

– А пьёшь пошто? Сколько раз тебя пьяным видала. Вот своим домом заживёшь, остепенишься.

Раечка и впрямь желала брату добра. Ходил слушок по округе, что попивает он крепко, с женой не ладит. Она вон на поминках бирюком сидела да всё у мужа рюмку норовила отобрать. Все заметили, как она на него цыкала да из-за стола гнала. А как поминки закончились, сразу всем семейством и ушли, а Горыньку даже не позвали. Не по-человечески как-то. Всё же он мать схоронил.

Раечка тяжело вздохнула и пошла к своему наследству – тяжёлому старомодному сундуку. Он был добротный, хорошо сработанный, на совесть. Весь окованный железом, крышка выгнута дугой, но не запирался. Замка на нём отродясь не было.

– Надо бы подводу где сыскать, чтобы сундук домой забрать, – обратилась она к мужу.

Но Павел глянул на него, должно быть прикинул, сколько он весит, и сказал:

– Да ты посмотри сначала, что в нём. Нужны они тебе, все эти одежды? А сундук заберём. Вещь знатная. Завсегда в хозяйстве пригодится.

Раечка открыла тяжёлую крышку, и в нос ударил запах нафталина и старых вещей. Некоторые из них она сразу узнала и вновь всплакнула: вот мамина старая шаль, вот её платок вязаный, вот полушубок. Всё это она помнила с детства. Стала осторожно перебирать одежду и пыталась понять, зачем мать так настаивала, чтобы Рая забрала этот сундук себе. Неужели он такой уж ценный? Или как память семейную она должна сохранить его?

Свечка почти догорела, в комнате стало темно и немного жутко, и тут Раечка вздрогнула, услышав голос подвыпившего брата, который прозвучал хрипло и с усмешкой: