- Там видно будет, - туманно ответил я, глядя в его ошарашенные глаза. Странно, и как это в такой тьме я видел, что они ошарашенные? Но вот как-то всё же видел. Или чувствовал?
- Что хотели от тебя эти деятели? Ну, там, в камере? - спросил я чуть погодя.
Мишка ответил не сразу.
- Ну, они это... То же, что и вы, спрашивали. Кто клиентов искал, сколько платили? А главное, кто меня этому научил, гаданию то есть? Грозились глаз выколоть, если не скажу.
- Врали, - хмуро бросил я. Нет, всё-таки слишком гуманно я с ними обошёлся. Работнички уездного разлива. Раскачались, значит, допёрли, что дело из рук уплывает.
- Ничего бы они тебе не сделали, - сглотнув слюну, заметил я. Ну разве что мокрым бы полотенцем по почкам отлупили. Следов, понимаешь ли, не остаётся. Это же местные сотрудники. Я-то из столичного УЗВ, а эти, здешние, задёргались. Проморгали, получается, они тебя, три года щи лаптем хлебали. Вот и вздумали напоследок активность проявить. Чтобы потом перед столичным инспектором отчитаться - ведётся, мол, контроль, мол, давно ты у них в разработке, а не брали, чтобы связи твои отследить. Вот и пугали шилом.
- А что в Столице было бы? - как-то невесело, по-взрослому поинтересовался Мишка. - Тоже шило? Или другие штучки?
- В Столице, Миша, с тобой бы просто поговорили, - я вспомнил сальные глазки майора Серёгина и добавил уже не столь уверенно. - Во всяком случае, ничего особо плохого не было бы. Мы же не инквизиция, в самом деле. Веру защищать, конечно, надо, но чистыми руками. Поэтому у нас допрашивают интеллигентно. Ну, в крайнем случае, если уж совсем ничего не выходит, а дело серьёзное, тогда укольчик. Впрыснут такое лекарство, что сам с радостью всё расскажешь, что знаешь.
Я не стал уточнять, что после "лекарства" в семидесяти процентов случаев развивается слабоумие, эндокринные заболевания и прочие "побочные эффекты". На войне как на войне, это понятно. И уж по сравнению с тем, что делают Адепты с нашими пленёнными сотрудниками, мы вообще смахиваем на институт благородных девиц. И всё же Мишке лучше этого не знать.
- А что же всё-таки случилось, что вы меня оттуда увели? - нарушил молчание Мишка.
- Ох, - вздохнул я, - лучше не спрашивай. Я ведь и сам не знаю. Просто... Ну, сон увидел такой. Может быть, я и сейчас сплю.
- Может быть, - кивнул Мишка. - Ой, осторожнее! Здесь кирпичи раскиданы, за милую душу можно навернуться, у нас так весной Митька Литваков шлёпнулся, все внутренности отбил, недавно только из больницы вышел... А тогда получается, я тоже сплю? - задумчиво протянул он. Но я-то знаю, что всё по правде. Значит, и вы не спите.
Пройдя кривым переулочком, где за ноги так и норовили зацепиться опасные кирпичи, мы наконец вышли на шоссе.
Сейчас, залитое слабым лунным светом, оно казалось языком исполинской жабы. Стоит лишь ступить на то, что притворилось асфальтом - и двух наивных букашек потянет в изголодавшееся нутро.
Я украдкой взглянул на компас - ну вот, опять. Слегка фосфорицирующая зеленая стрелка упрямо вертелась - как и тогда, по дороге в полицию. Может, всё-таки сон?
- Ладно, пошли, - обернулся я к Мишке.
- Налево или направо?
- Давай направо. Нам же по большому счёту разницы нет.
- Значит, к Заозёрску, - согласно кивнул он. - Пойдёмте. А нас скоро найдут?
- Ещё до рассвета, - не подумав, ляпнул я, но тут же поправился: - Если, конечно, найдут.
Я прекрасно понимал, что найдут, но чего раньше времени огорчать мальчишку? Пускай пока на что-то надеется. Он ещё не знает, что такое раскрутившаяся система. Зато мне это известно как нельзя лучше. И что я ей, системе, могу противопоставить? Разве что пульсирующую в душе ниточку, то самое указанное стариковским посохом направление? Я ведь до сих пор его чувствовал. И понимал, что сейчас мы идём правильно. Правда, что с того толку? Сны - это сны, а реальность скоро предстанет перед нами во всей своей красе. Спасти может лишь чудо, а я... Я не заслужил его. Вера движет горами, но можно ли считать верой то, что во мне? Вот Григорий Николаевич, тот да, тот верит всерьёз. Да и здешний священник, отец Николай. По нему видно, по его глазам, по теням на лице. Я вспомнил наш вечерний разговор. "Только и вы не забывайте, Кто помогает нам..."
А я? О чём я могу сейчас просить Его, если мысли заняты лишь тем, что ждёт нас с Мишкой спустя пару часов? Если всё это случилось по моей вине? Время не кинолента, назад не отмотаешь. Ну зачем я, поверив странному своему сну, выскочил в окно, в распахнувшуюся полынную ночь? Не хватило воли до конца проснуться?
- А с мамой точно ничего не будет? - не выдержал Мишка моего молчания.
- Разумеется, - не оборачиваясь, соврал я. Мне было уже не привыкать. Пускай хоть об этом у него голова не болит. И незачем вдаваться в детали. Вроде того, что местное управление теперь глазу не спустит с Веры Матвеевны - если, конечно, инициативу не перехватят наши столичные работнички. Могут ведь и вправду посадить, если Серёгину потребуется групповой процесс. И что тогда с маленьким? Приют? Знаем мы эти приюты.