Юг в огне

Подвели высокого, красивого, рыжеватого казака. Всклокоченный чуб, как язык пламени, вырывался у него из-под казачьей фуражки.

- Фамилия? - спросил атаман строго, невольно любуясь выправкой казака.

- А тебе не все едино? - вызывающе спросил казак. - Расстреливай и без фамилии...

Атаман передернулся.

- Отвечай! - выкрикнул он. - Н-не то...

Казак презрительно усмехнулся и молчал.

- Ну?

- Дубровин его фамилия, - тихо подсказал Свиридов. - Дубровин Силантий.

- Сволочуга! - с отвращением плюнул Дубровин. - Предатель!.. Ну, ничего, брат, тебя тож не минует петля.

Свиридов, побледнев, опустил глаза.

- Молчи! - поперхнулся от ярости атаман. - Отвечай вот на вопросы... Как ты попал к красным в отряд?

- А очень просто, - усмехнулся Дубровин. - Взял ружье, да и начал вашего брата белопогонного уничтожать... Жалко, атаман, что я тебя на мушку не взял... Не сидел бы ты тут и не судил бы нас... Но ничего, ты тоже от своей пулечки не уйдешь... Вот зараз перед вами отвечал подлюга Дронов. Брехал он все... Он моим друзьяком считался, и мы с ним вместях добровольно в отряд вступили... Никто силком его не пхал... А что касаемо того, что он, говорит, никого не убивал, то тоже брешет... Мы вместях с ним в разведке служили и поубивали немало белых гадов...

- Увести его! - приказал атаман.

Прохор сидел на скамье недвижимо, казалось, совершенно безучастный ко всему тому, что здесь, в этом огромном зале станичного правления, происходило. Перед ним, как видения, один за другим появлялись его бойцы, его товарищи по борьбе, его верные соратники. И все они - кто робко и неуверенно, а кто мужественно и твердо - отвечали на вопросы белогвардейского военно-полевого суда. И ни у кого из этих обреченных на смерть людей не вырвалось и слова мольбы о пощаде. Единственным исключением из этого мужественного ряда героев был только Дронов, который так низко пал в глазах всех...

Но нет! Прохор не был безучастным свидетелем Всего происходящего. Он глубоко, всем своим сердцем сочувствовал товарищам, переживал их страдания. Он рад был облегчить их участь, спасти их, но что он мог сделать?

...Во время допроса пленных судом у дверей залы произошло какое-то движение. Конвоиры впихнули кого-то в комнату. Чей-то женский голос истошно рыдал.

Константин поднялся с кресла, внимательно смотря на дверь, строго спросил:

- Что там такое?

- Болшевик поймала, - отозвались калмыки от дверей. - Болшевик, ваша благородия.

- Ведите сюда!

К Константину калмыки подвели трех избитых, израненных, в синяках и кровоподтеках красногвардейцев и растрепанную, безутешно рыдавшую девушку.

- Костя! - бросилась к Константину эта девушка.

Константин в изумлении попятился, но вдруг узнал ее.

- Надя?! - хрипло вскричал он. - Надюша!.. Ты?

- Я, Костя! - бросилась к нему на грудь девушка.

Константин был растерян, подавлен, сконфужен. Куда только и девался его величественный вид, с которым он торжественно восседал на кресле.

- В чем дело? - спросил он у калмыков, приведших сюда сестру и этих трех истерзанных людей.

- Сено... залез... болшевик, - растерянно залопотали они все разом, жестикулируя и перебивая один другого. - Дэвка хоронил там... Дэвка...

- Пошли прочь! - взревел на них Константин.

Калмыки со страхом отпрянули от него к дверям.

- Расскажи, Надя, ты толком, в чем дело? - спросил у сестры Константин.

Прохор с состраданием смотрел на сестру. Глаза его повлажнели. Тяжело вздохнув, он снова опустил голову.

- Костя, - с плачем рассказывала Надя, - я в сеновале хоронила своего жениха Митю, вот его, - указала она на окровавленного, смертельно перепуганного паренька. - А калмыки пришли и шашками начали тыкать сено... и Митю поранили... А потом всех их вытащили из сена и избили... И меня избили... Я им говорю: мой брат полковник, командир полка... а они, черти безмозглые, ничего не понимают... Вот притащили нас всех сюда... Костя!.. - заплакала Надя, - спаси его!.. Спаси Митю!..

Константин был обескуражен. Уж этого он никак не ожидал!.. Что это делается?.. Неужели вся его семья перемешалась с большевиками?.. Неужели все его родные против него?.. Разве ж он думал, чтобы его сестренка полюбила большевика и вот теперь запуталась в этом деле?

Подумав, Константин недовольно взглянул на сестру и сказал:

- Ладно! Разберусь... Иди домой...

Но девушка не уходила и умоляюще смотрела на брата.

- Ну, чего ты еще? - не выдержав ее взгляда, вскрикнул раздраженно Константин. - Я ж сказал - разберусь, значит, разберусь. - Он не договорил, но она поняла его. Не мог же он ей при всех сказать, что спасет ее Дмитрия...

Надя просияла. Она хотела кинуться к брату, обнять, расцеловать его... Но не посмела. Она поверила Константину и намеревалась уже выйти из правления, как вдруг увидела Прохора, измученного, с забинтованной головой...

Когда Надю с Дмитрием вводили сюда, горе ее было так велико, она так боялась за жизнь любимого юноши, что не поняла смысла происходящего в этой большой комнате... Но сейчас, когда увидела брата Прохора в таком виде, ей все стало ясно. Прохору угрожает смерть.