Юг в огне

- Да, может, выговорить бы у них какие-нибудь условия... Не звери ж они, а люди... Своих там много: брат твой Константин Васильевич, Свиридов, да мало ли там наших...

- Звонарев, - остро взглянул на него Прохор, - ежели ты хоть раз еще заикнешься об этом, то... гляди... - покрутил он около его носа дуло нагана, - понюхаешь, чем пахнет вот эта штука.

- Да я что, разве ж сурьезно, - испуганно попятился от нагана Звонарев. - Так это я...

- Гляди, а то тебе будет тогда "так..."

Белогвардейцы беспрестанно обстреливали колокольню, пули густо цокали по кирпичным стенам, взметывая красную пыль, и со свистом рикошетом уносились прочь... Иногда пули попадали в колокола. И гул разносился по станице...

Прохор стоял за кирпичным уступом пролета и был в относительной безопасности. За другими уступами притаились снайперы. При каждом удобном случае, когда показывалась мишень, они стреляли, весело переговариваясь, если выстрел оказывался удачным...

Зной серой пеленой висел над станицей. Среди других крыш Прохору была видна и бурая железная крыша родного дома. Что-то там сейчас делается, под крышей этого дома? "Мать теперь изошла слезами", - с горечью думал Прохор.

Он задумывается о матери, о семье, о своем детстве. Когда-то с Константином они были очень дружны, любили друг друга. Бывало, Прохор никак не мог дождаться брата Константина из семинарии на каникулы. И сколько радости было, когда, наконец, приезжал он. А вот теперь какая глубокая, страшная пропасть разделила их! Они стали смертельными врагами, ищут случая убить один другого...

- Товарищ командир! - донесся до Прохора снизу испуганный голос. Товарищ Ермаков!

- Кто зовет! - заглянул Прохор вниз, в лестничный пролет. - Что нужно?

Было слышно, как по кирпичным ступеням кто-то в темноте торопливо взбирался вверх.

- Товарищ Ермаков! - показалась из отверстия лестничного пролета бледная взъерошенная голова красногвардейца. - Все пропало!.. Звонарев, мать его черт, договорился с одним казаком, который караулил дверь, и они откинули засов, открыли дверь и убегли к белым... Вон они! - указал он вниз. - Смотри!

Прохор глянул вниз. От церкви к воротам ограды бежали два казака.

- Стреляйте в них! - приказал Прохор снайперам.

Грянули выстрелы. Звонарев, раскинув руки, упал у ограды. Бежавший с ним казак успел скрыться за воротами.

Вдруг из-под ограды в ворота ринулась толпа белых. Все они разом хлынули к церкви.

- Закрыта ли дверь? - встревоженно спросил Прохор у только что прибежавшего снизу казака, но тот не ответил. Он лежал недвижимый. Пуля сразила его в лоб.

- За мной! - крикнул Прохор снайперам и стремительно помчался вниз. И чем ниже он спускался, тем слышнее становились шум и стрельба в церкви...

В темном проходе, когда Прохору до конца оставалось спуститься ступеней пять-шесть, кто-то подставил ему ногу. Он кубарем свалился вниз. Наган выпал из его рук. Чувствуя боль во всем теле, Прохор попытался было подняться, но на него тяжело навалились.

XXIV

Прохора повели в правление. Он шел, прихрамывая, крепко стиснув зубы, чтобы не застонать от боли. Мучительно болела нога. На его голове развязался бинт и окровавленный конец, как шлейф, волочился сзади.

Конвоиры ввели Прохора в большую комнату правления, где обычно всегда собирался станичный сбор гласных для решения общественных дел. Прохор бегло оглянул комнату. Она была забита народом, - видно, белые согнали жителей. Прохор ощутил на себе сотни внимательных, сочувственных, враждебных, сожалеющих и злых глаз. Всякий по-своему смотрел на него. Богатеи - с открытой враждой, беднота - жалела и рада была бы его спасти, да невозможно это было сделать.

У стены за огромным столом, накрытым зеленой суконной скатертью, сидели члены военно-полевого суда, назначенного Константином. В середине, занимая все кресло, грузно восседал сам, не известно откуда вдруг взявшийся, станичный атаман Никифор Иванович Попов в белом полотняном кителе с есаульскими погонами. Он был председателем суда. По бокам его сидели войсковой старшина Чернышев и Максим Свиридов, неловко чувствовавший себя в новеньких офицерских погонах. Сзади них на скамье расположилось несколько молодых офицеров.

Недалеко от стола, развалясь в плетеном кресле и закинув нога за ногу, словно выставляя напоказ свой щегольской сапог со шпорой, сидел Константин, держа на виду у всех забинтованную руку, словно бы подчеркивая этим: "вот, дескать, посмотрите, люди добрые, что со мной сделал братец..."

Все зависело от Константина, и это многие понимали. Он мог бы не затевать этой инсценировки суда. Достаточно было бы его одного слова, чтобы помиловать пленников или расстрелять их.

Но миловать он не хотел. Он ненавидел их лютой ненавистью, особенно брата своего Прохора. Да к тому же он и побоялся бы это сделать, а вдруг узнали бы в Новочеркасске?