Юг в огне

На смуглых щеках Константина выступили багровые пятна. Холодно усмехнувшись, он здоровой рукой быстро нащупал кобуру и прежде, чем это сумел сделать Чернышев, выхватил наган и, не целясь, выстрелил в него. Пуля пролетела сантиметра на три выше головы Чернышева.

- Полковник! - в ужасе закричал тот, обливаясь холодным потом. - Вы же пьяны. Образумьтесь! Что вы делаете?

- Хочу убить большевика, - покачнувшись в седле, сказал Константин и снова поднял револьвер.

- Боже мой! - простонал начальник штаба. - Я буду жаловаться атаману Краснову... Он родственник... Он вам этого никогда не простит...

Константин опустил наган и хрипло рассмеялся:

- Эх вы, Иван Прокофьевич!.. Какой вы трус... Честное слово... Я пошутил... Простите, пожалуйста, за грубую шутку.

- Хороши шутки, нечего сказать, - пробормотал смертельно бледный начальник штаба.

Шутил или не шутил Константин, этого Чернышев не знал, но одно отлично понял, что если б он не выдумал версию о своем родстве с Красновым, то вся эта история могла бы для него окончиться плохо. Хотя Константин был и пьян, но упоминание о Краснове его отрезвило, и он понял, что зашел, пожалуй, слишком далеко.

- Вы правы, Иван Прокофьевич, - мягко, почти заискивающе сказал Константин. - Безрассудно жертвовать жизнью казаков не следует... Но я все же думаю, что выкурить из храма красную мерзость надо... Мы сжигать церковь, конечно, не будем. Но обложим ее соломой и подожжем, попугаем красных... Они сами оттуда выскочат, как крысы... А церковь не сгорит... Ей-богу, нет! Она каменная. Воробьев, - обратился он к адъютанту, - а что, пленные у нас целы?

- Не знаю, господин полковник, - ответил адъютант, встревоженно смотря на Константина. Он так был напуган дикой выходкой полковника, что не мог в себя прийти. - Прикажете узнать?

- Узнай. Если еще не расстреляли, то прикажи, чтоб их заставили обложить соломой церковь. В них красные не будут стрелять, - усмехнулся довольный своей выдумкой Константин. - А постреляют, так черт с ними... Ловко придумал я, Иван Прокофьевич, а?

Чернышев промолчал.

XXII

Угрожая расстрелом, казаки приказали пленным красногвардейцам обложить церковь соломой.

Некоторые пленники категорически отказались от этой позорной, предательской работы и тотчас же были изрублены. Это подействовало на остальных. Проклиная себя за малодушие, со слезами на глазах, они начали таскать солому под стены церкви...

Засевшие в церкви, конечно, отлично все понимали. Они видели, под каким принуждением их израненные товарищи таскали солому к церкви, и не стреляли в них, хотя те с плачем умоляли:

- Стреляйте в нас, подлецов!.. Стреляйте!..

Вскоре церковь была обложена соломой со всех сторон. Оставалось поджечь ее. Но никто из пленных красногвардейцев, несмотря на зверские избиения, не согласился этого сделать. Никто и из белогвардейцев не хотел идти поджигать солому.

Пьяный Константин скакал по улицам, в ярости орал:

- Я вам покажу, сволочи!.. Немедленно поджечь!.. Всех перестреляю!..

Измученный адъютант и вспотевшие ординарцы едва поспевали за ним.

Константин подскакал к группе окровавленных пленных красногвардейцев. Никто из них даже и не взглянул на Константина.

- Ну, что? - спросил Константин у кудлатого, раскосого урядника, стоявшего с окровавленным шомполом в руке у распростертого на земле оголенного пленника.

- Ничего не могем поделать, ваше высокоблагородие, - утирая рукавом пот со лба, устало сказал урядник. - Не хотят, проклятые, поджигать!..

- Не хотят? И вы не умеете заставить?

- Да как же их, ваше высокородие, заставишь, ежели они не желают? развел руками урядник. - Мы им и печенки уж поотбивали и скулья-то посворотили на сторону, ажно шомпола от побоев посогнулись... Ничего не берет... Как все едино заговоренные, дьяволы.

- Эй, вы, красные мерзавцы! - раскачиваясь в седле, заорал Константин. - Кто из вас согласится поджечь солому, того я помилую... Слышите, сволочи?.. Помилую и отпущу на все четыре стороны... Никто и пальцем не тронет... Не верите?.. Даю слово офицера!..

Пленные сидели молча, не шевелясь и не поднимая головы, словно не к ним обращался полковник.

- Гады! - свирепея, орал Константин. - Что, не слышите? К вам ведь я обращаюсь. Кто подожжет?..

- Сам ты гад, - глухо отозвался кто-то из пленных. - Иди и поджигай сам.

- Что-о? - взревел Константин. - Сейчас же всех порубить! Порубить немедленно!.. Слышишь, урядник!

- Шашки вон! - торопливо, словно этого только и дожидался, скомандовал раскосый урядник.

XXIII

Стоя на колокольне, Прохор наблюдал в бинокль, за всем тем, что происходило внизу. Он видел издевательства над несчастными пленниками, видел, как их под угрозой смерти заставляли таскать солому к церкви.

К Прохору подошел осунувшийся, побледневший Звонарев.

- Сожгут нас живьем, односум, - простонал он.

- Не сожгут. Церковь каменная, Не сгорит.

- Кто ж знает. Ежели свезут солому со всех гумен, то тут черта можно сжечь.

- Что же делать? - спросил Прохор.