— Ну ладно, — снисходительно сказал шофер. — Возьму вас. Только вот эти причандалы нацепите, — вынув из кармана, кинул он им по паре защитных погон и по кокарде. Без этого никак нельзя, сразу сцапают… Я эту дрянь с собой на всякий случай вожу… Иной раз приходится вашего брата выручать… Дедушка, принеси им нитки да иголку…
Старик принес иглу с ниткой, и пока Сазон с Кононом прикрепляли к фуражкам кокарды и пришивали погоны, Нартов, заложив руки за спину, с важным видом прогуливался по саду.
— Ну как? — спросил он, подходя к Сазону и Конону. — Готовы?
— Готовы, товарищ, — ответил Сазон.
— Я тебе дам «товарища»! — грозно посмотрел на него шофер — Что это за «товарищ»? Товарищи под Царицыном гуляют, а у нас тут все господа, засмеялся он. — Нет, в самом деле, не шутейно, глядите, не промахнитесь, при ком не надо не скажите «товарищ». А то вы и себя, и меня подведете… Обращайтесь ко мне только: «господин унтер-офицер»…
— Слушаюсь, господин унтер-офицер! — козыряя, прищелкнул каблуком порыжелого драного сапожишки Сазон.
— Вот! — захохотал шофер. — Как я на тебя погляжу, станичник, ты будто тоже веселый парень… Языкастый, не хуже меня.
— За словом в карман не полезу, — усмехнулся Сазон. — Вот мой приятель, — кивнул он на Конона, — так тот допрежде что сказать, так разов двадцать кашляет… Слова у него в горле застревают… А у меня горло-то, что твое долото…
— Ну, коли так, то поехали, ребята, — сказал шофер. — Надо быстрее гроб доставить, не то генерал сгниет… Запомните: вы — моя охрана. Ты, раненый, — указал он на Конона, — сядешь со мной в кабину, а ты, орел, усмехнулся он, глядя на Сазона, — сядешь в кузов. Будешь гроб охранять да мух отгонять.
— А мне все едино, — беспечно махнул рукой Сазон, — где б ни ехать, лишь бы поскорее в полк попасть.
Все вышли за ворота, где стоял зеленый военный автомобиль. Горячо поблагодарив, распрощались с гостеприимными стариками, сели и помчались, поднимая по дороге облака горячей сизой пыли.
Дед Пудович долго еще стоял у ворот, приложив ладонь щитком ко лбу, смотрел вслед удалявшейся машине.
XXXI
Предположения Ворошилова оказались правильными. X армия, расширив свой фронт более чем на триста пятьдесят километров, почти утеряв связь с VIII, IX и XI армиями, не смогла сдержать яростного напора значительных сил белых и медленно стала отходить.
Рюмшин созвал на совещание рабочих своего отряда, пришедших с ним из Ростова и Батайска, и объяснил им создавшееся положение.
— Ничего у нас не вышло с восстанием, товарищи, — сказал он, придется его отложить до лучших времен. Как видите, Красная Армия стала отходить. Возвращаться нам в Ростов и Батайск опасно. Я лично в Ростов не возвращаюсь, а вступаю в ряды Красной Армии… Вас я никого не приневоливаю, хотите — возвращайтесь домой, хотите — тоже вступайте в Красную Армию.
Все без исключения рабочие решили вступить в Красную Армию.
— Пусть будет так, — сказал Рюмшин. — Все будут определены, кто куда желает поступить — в кавалерию ли, пехоту или в артиллерию… Пишите письма домой… Завтра три наших товарища возвращаются в Ростов и Батайск. Они передадут письма вашим родным…
На следующий день к вечеру, забрав письма рабочих и запасшись продуктами, Виктор с двумя молодыми парнями направился в путь. Возвращаться дорогой, которой шли сюда, теперь было невозможно. Мешали белогвардейские войска.
Посоветовавшись со своими спутниками, Виктор решил податься вправо, к Дону. Там, разыскав какую-нибудь лодчонку, спуститься на ней вниз по течению к Ростову. Думалось, что такой маршрут будет самым безопасным.
Двинулись в путь, и с первых же шагов возникли большие трудности. Дорогу они знали плохо. Часто натыкались на разъезды белых, подолгу отсиживались в кустарниках. Однажды, когда они в темноте наткнулись на заставу, она их чуть не постреляла.
Идти приходилось ночами, днем же отсиживались в оврагах да в кустарниках. Но чем дальше они продвигались к Дону, тем труднее становился их путь. Хотя здесь белогвардейцев почти и не было, но зато они зашли в такие топи, что идти было просто невозможно. Как-то ночью Виктор едва не утонул в трясине.
Через неделю наконец добрались до реки. Обувь и одежда превратились в рванье. Лица и руки изодраны в кровь. Кончились продукты.
Обмывшись в Дону, товарищи почистили одежду и обувь, починили рубахи и штаны, — иголки и нитки у них с собой были… Долго бродили по берегу, надеясь напасть на какого-нибудь рыбака и купить у него рыбы и хлеба. Но берег был пустынен. Виктор еще крепился, не подавал виду, что ему тяжело. Но спутники его — молодые парни — приуныли… Обессиленные, измученные, они едва тащились.
Иногда на лужайках они выискивали щавель, скороду[12]
и с жадностью ели. Но их тошнило.