Юго-запад

— Пока пробок но было...

— Ну, хорошо.

Широкогрудые, приземистые «тридцатьчетверки» начали осторожно спускаться к Дунаю. В открытом люке головной машины Талащенко заметил темную, посеребренную снегом фигуру танкиста. Он стоял неподвижно, высунувшись из башни по пояс, и смотрел вперед. Земля вздрагивала. На том берегу, где танки взбирались по крутому склону, тяжело взвывали моторы. По дороге, в свете изредка включаемых фар, метались длинные уродливые тени, и ночь от этого казалась еще чернее и глуше.

Подошел и встал рядом лейтенант Бахарев.

— Здорово! — сказал он.

Талащенко не понял.

— Что именно?

— Здорово, говорю, получается, товарищ гвардии майор! Наши танки на Дунае, под Будапештом!..

— А-а! Добре, добре,— рассеянно ответил командир батальона, не отрывая глаз от противоположного берега. Там шоссе шло параллельно реке, и в мутной сырой мгле медленно таяла дрожащая цепочка огней. Воспользовавшись непогодой, полк Гоциридзе двигался с включенными фарами, и далекая дорога еще долго поблескивала сквозь метель этими частыми мигающими огоньками.

Катя сидела в кабине грузовика, молча наблюдая за суетой на переправе. Очень хотелось спать. Может быть, от того, что рядом, уткнувшись в баранку, тихо всхрапывал пожилой санротовский шофер, но скорее всего просто от усталости. Всю прошлую ночь обрабатывали раненых, утром отправляли их в медсанбат, а днем грузились.

— Санрота семнадцатой? — громко спросили вдруг снаружи.

Катя узнала Талащенко и удивилась: «Он здесь?»

— Ну что вы там? Уснули?

Он сказал это нетерпеливо, с раздражением и уже хотел было пойти к соседней машине. Катя открыла дверцу.

— Да, да — санрота семнадцатой.

— Погодите,— медленно проговорил Талащенко, возвращаясь обратно,— Вы ж, кажись, Катерина Васильевна? Ну, конечно — новенькая! Здравствуйте! — Он снял перчатку, протянул Кате руку и, не выпуская ее руки из своей, спросил: — Наверно, надоело ждать? Ничего! Сейчас мы вас переправим... Сухов!

По ту сторону грузовика послышались торопливые шаги.

— Я здесь,— сказал, появившись из-за машины, Сухов.

— Давайте двигаться.

— Ясно. Грачев, заводи!

Передняя машина тронулась. Шофер, сидевший рядом с Катей, помотал головой, отгоняя сон, нажал на стартер и вывернул баранку руля, выводя полуторку на середину дороги.

— Не гони! — предупредил его вскочивший на подножку Талащенко.— В кювет затянет.— Он склонился к окошку.— И чего вы, Катерина Васильевна, так рано туда едете?

— Какая разница когда!..

Далеко позади, в самом начале спуска к переправе, неожиданно грохнул снаряд. Послышалось громкое, испуганное ржанье лошадей, крики, автомобильные гудки.

— Ну вот, начинается! — Талащенко с досадой оглянулся.— Теперь на полчаса, как по расписанию... Стой, водитель! Надо переждать.

Он соскочил на землю и широко распахнул дверцу:

— Идемте. Тут блиндажик.

— А доктор? — спросила Катя.

— Возьмем и доктора. Быстрей!

Разрывы стали чаще. По сторонам, озаряя снежную мглу, с грохотом вспыхивали голубовато-рыжие столбы огня.

Передняя машина, «санитарка», взяла вправо и сразу остановилась. Около нее мелькнула темная фигура Сухова.

— Быстрей, говорю! — прикрикнул на Катю Талащенко.— Мы в укрытие,— пояснил он Сухову, который уже оказался около них.— Идемте!..

— Я не могу оставить роту! — холодно и жестко ответил тот.

Новый разрыв громыхнул совсем близко, и блеск пламени на миг высветил бледное, худое лицо Сухова, сверкнул в стеклах его очков.

Катя прижалась к машине.

— Сергей Сергеич!..

— Идите! — крикнул командир санроты.

Талащенко схватил Катю за руку.

— Сюда... Канава... Прыгайте!

Катя споткнулась и упала. Он наклонился над ней, помог встать. В лицо ему пахнуло запахом ее волос.

— Пустите, я сама.

В блиндаже, длинном и узком, у запасного выхода, потрескивая и мигая, горела свечка. Зеленин сидел возле бревенчатой стены на куче соломы.

— Саша! — позвал Талащенко. — Дай-ка плащ-палатку! Вот, Катерина Васильевна, постелите и садитесь.

— Спасибо. А вы?

— У меня дела, — Талащенко невесело улыбнулся. —Мне надо быть там, наверху.

11

Сдав смене свой пост, Ласточкин и два других автоматчика пришли в расположенно взвода промерзшие и голодные.

Рота обосновалась в нижнем этаже длинного дома, похожего на контору, километрах в двух от переправы, на территории кирпичного завода. Здесь тоже было холодно, но все-таки теплее, чем на улице, где Ласточкину и его товарищам пришлось пробыть в охранении почти три часа. Кое-где горели коптилки, в самой большой комнате топилась железная печка. Солдаты спали на полу, лежали, накрывшись шинелями и полушубками, на деревянных диванах, на составленных вместе стульях.

Возле печки сидел на табуретке Приходько. Открыв чугунную дверцу, он при свете пламени читал какие-то бумаги.

«Спал бы лучше, — подумал уставший и продрогший Улыбочка. — А то — читает! Читатель! Сейчас только дрыхнуть! »