Юго-запад

«...Ожесточенное сражение произошло также к западу от города Бичке. Бои неоднократно переходили в рукопашные схватки. Советские части выдержали натиск превосходящих сил противника и отбили его атаки. По неполным данным, в этом районе уничтожено более тысячи немецких солдат и офицеров, подбито и сожжено сорок вражеских танков и самоходных орудий, пять бронемашин и одиннадцать бронетранспортеров...»

Полковник Заславский, стоявший около стола над развернутой картой, тоже прислушался.

— Кажется, и нас не забыли.

— Да,— сухо ответил командир корпуса.—И пока это только цветочки!..

Генерал был не в духе. Он молча дослушал сводку, выключил приемник, вернулся к столу.

— Так. Дальше!

— В соответствии с вашим решением противотанковый резерв сегодня ночью будет переброшен в район высоты 161,0 с таким расчетом, чтобы он мог в любой момент выйти на все танкоопасные направления — и у Бичке, и у Мани, и у Жамбека...

— Приказ отдан?

— Час назад.

— Потери на сегодняшний день?

— Вот данные ПНШ-4 [6].

— Свежие?

— На двадцать два ноль-ноль.

Гурьянов взял поданный ему листок, придвинувшись к лампе, просмотрел цифры.

— Землей-матушкой пренебрегать стали! Привыкли наступать. А надо и обороняться уметь. Вырыли окопчики по колено и думают в них танки встречать! А танкисты? Ни одного капонира, все за деревьями да за домами... Пишите боевое распоряжение от моего имени и немедленно передайте всем командирам частей.

Начальник штаба раскрыл полевую книжку, но, видя, что Гурьянов не садится, тоже остался стоять.

— Садитесь и пишите.— Генерал зашагал вдоль стола, перебирая левой рукой потускневшие пуговицы старого кителя.— Отмечаю низкое качество инженерных работ в следующих частях...

Карандаш Заславского забегал по шершавой бумаге полевой книжки. Начальник штаба писал, не поднимая головы, па ходу оформляя мысли командира корпуса в строгую форму приказа.

— Дальше. В ряде артиллерийских и минометных подразделений нет орудийных окопов, земляных ниш для укрытия личного состава и хранения боеприпасов. Все это приводит к излишним потерям и повреждению боевой техники. Приказываю: к шести ноль-ноль седьмого первого сорок пятого полностью дооборудовать стрелковые окопы и огневые позиции артиллерии и минометных подразделений в полном соответствии с требованиями наставления и учитывая характер местности! Инженерное оборудование позиций должно быть рассчитано на длительное огневое воздействие артиллерии противника, на бомбардировку с воздуха и на утю... Есть такое слово — «утюжение»?

Заславский сверкнул стеклами пенсне:

— Может быть, лучше написать так: и на случай прорыва танков противника?

— Ладно! Пишите! Поймут. Материал для указанных работ изыскать на месте! Об исполнении донести к семи ноль-ноль. Все!

Начальник штаба ушел, и генерал снова начал рассматривать карту.

Бичке... Мань... Жамбек... Алые подковки, аккуратно вычерченные кем-то из оперативников, прерывистой цепочкой тянулись чуть западнее этих населенных пунктов, обозначая наш передний край. Почти параллельно им, но еще западнее, синим карандашом были нанесены позиции немецких войск, номера дивизий, бригад, полков, отдельных батальонов. Их правый фланг уперся в Дунай западнее Эстергома, левый — обогнул Секешфехервар, удерживаемый нашими частями. Две синие стрелы — два направления главных ударов врага: одна из них нацелилась на Эстергом, другая — на Бичке. Отсюда к Будапешту тянутся узенькие красные ленточки шоссейных дорог. Лучшего и более близкого пути к цели для танков «Тотенкопфа» и «Викинга» не сыщешь.

Гурьянов распрямился, посмотрел па часы. Было уже начало второго. «Надо поспать. С шести утра на ногах». Он накинул на плечи шинель, прикрутил лампу и вышел.

На улице его сразу обдало снежной свежестью ночи. Под сапогами скрипнуло. Гурьянов сделал несколько шагов и остановился. Дом, где была его квартира, находился рядом с оперативным отделом, но командиру корпуса почему-то не захотелось сразу туда идти. На улице было хорошо и тихо. Падал редкий лохматый снежок, и крыши деревушки с названием Алчут, словно по ступенькам спускавшейся к шоссе, смутно белели в ночной тьме среди голых черных деревьев.

Гурьянов постоял минут пять, с наслаждением вдыхая морозный воздух, послушал тишину, которая, как он чувствовал, не предвещала ничего хорошего, и медленно, тяжелым, усталым шагом пожилого человека побрел к себе.

Седьмого января с утра до поздней ночи командир корпуса опять мотался по частям и всюду видел одну и ту же картину: ожесточеннейший, беспрерывный, порой даже какой-то безрассудный натиск вражеских войск. Эсэсовские дивизии по трупам собственных солдат рвались вперед. Натыкаясь на огонь артиллерии и танковых засад, неся большие потери от круживших над передовой ИЛов, они на время отходили, меняли направления ударов и снова поворачивали на восток, не теряя надежды пробить брешь во встреченном ими противотанковом барьере.