Юго-запад

Мины ложились все ближе и ближе. Широко и раскатисто, будто гонимая ветром, с фланга на фланг батальона гуляла автоматно-пулеметная стрельба. С той стороны, где находилась рота Махоркина, доносились жесткие хлопки танковых пушек.

Талащенко подошел к Бельскому, опустился на колени:

— Боря!.. Ты слышишь меня, Боря?

Но Бельский был неподвижен, и подошедший к ним Краснов испугался не этой его неподвижности, он испугался его чуть приоткрытых, тускло блестевших меж ресниц глаз. Дыхания раненого не было слышно, и только тогда, когда Талащенко, державший в своей руке белую, словно высохшую за этот час руку Бельского, поднялся и снял фуражку, Краснов понял, что случилось.

— Отставить носилки! — ни на кого не глядя, сказал Талащенко. — Герой Советского Союза гвардии майор Бельский умер...

Вокруг гремело и бушевало, грохот минных разрывов сотрясал горячий, нагретый апрельским солнцем воздух. Лазарев кричал что-то яростное по телефону. А Талащенко все глядел на белое, успокоенное лицо Бельского, а видел сквозь застилавшую глаза дымку совсем другое. Видел Бельского живого, горячего, умного, отчаянного и доброго...

Он поднялся, накрыл Бельского шинелью, отвернулся, надел фуражку. В окна бил солнечный свет, и в его золотых дымных полосах, искрясь, кружились пылинки.

— Ну вот и все, — сказал Талащенко, печально взглянув на Краснова. — Теперь здравствуй. Формальности закончены, Я принял батальон. Доложи мне обстановку»

5

Танковые и механизированные соединения 3-го Украинского фронта, взломав немецкую оборону юго-западнее Вены в предгорьях Австрийских Альп, ворвались в лесисто-горный массив со штраусовским названием «Венский лес» и стали уверенно обходить город с запада. Вена была замкнута в огромную дугу полуокружения, концы которой упирались в Дунай около Альберна на юго-востоке и Клостернойбурга и Вайдлинга на северо-западе. Теперь враг мог отходить только за Дунай и Дунайский канал — в заводские кварталы Флоридсдорфа, Каграна и Штадлау, но туда уже спешили войска 2-го Украинского, двое суток назад овладевшие Братиславой. Одновременно с прорывом западнее Вены усилилось давление наступающих в южной части города. Противник стал постепенно отходить к центру Вены. Спешно минировались, готовились к взрыву все мосты через канал и Дунай в черте внутреннего города и в Пратере. Полицейские полки и полки фольксштурма, слабо обученные ведению уличного боя, торопливо выдвигались к местам наибольшего натиска русских и гибли под огнем их танков и артиллерии. Ряды немецких пехотных частей пополнялись бывшими летчиками и бывшими танкистами, машины которых были уничтожены или остались без горючего. Противника лихорадило. Сотни его солдат поднимали руки, и в то же время сотни сопротивлялись с ожесточенной, фанатичной яростью.

К вечеру седьмого апреля части гурьяновского механизированного корпуса, отбившие днем все контратаки противника, приняли полосу своего соседа, переброшенного для развития успеха на левый фланг, в обход Вены с запада, и перегруппировавшись вправо, вышли в район двух венских вокзалов — Восточного и Южного. Теперь перед ними, за изогнутыми, исковерканными, тускло отражающими розовое небо рельсами многочисленных железнодорожных путей, высились старинные, массивные башни и стены Арсенала, а чуть левее, наполовину закрытый безмолвным силуэтом Восточного вокзала, темнел городской парк Швейцергартен.

Специальный приказ свыше предписывал не прекращать боевых действий даже ночью, выделяя для ночных боев части, не участвовавшие в наступлении днем. Генерал Гурьянов приказал Кравчуку пропустить через свои боевые порядки бригаду, шедшую во втором эшелоне, самому на ночь выйти из боя, но быть готовым рано утром при поддержке артиллерии и танков штурмовать Арсенал.

Проверив охранение, выставленное около машин на ночь, Виктор Мазников вернулся в расположение роты, в нижний полуподвальный этаж массивного каменного здания на углу Фаворитенштрассе и пятьсот сорок шестого квартала. Судя по тяжелым столикам и разбитой стойке со стеклянной витриной около дальней от входа стены, здесь была когда-то пивная или что-то в этом роде. «Забегаловка», как «перевел на русский язык» Ленский.

Кое-кто из танкистов, главным образом те, кому предстояло сменять дежурившее сейчас охранение, уже спали. Снегирь, сгорбившись, сидел на диванчике и уныло подбирал на аккордеоне «Сказки Венского леса». За столиком, рядом со стойкой, на которой стояли две лампы-гильзы, Ленский перебрасывался в подкидного с командиром 212-й и двумя механиками. По соседству с ними четверо танкистов забивали «козла».

Виктор прошел к стойке, швырнул на нее шлем, достал сигарету, закурил.

— Ну что, комбриг, будем ужинать? — поглядел на него Ленский.

— Можно было бы.

Скрип аккордеона стих. Снегирь подошел к Мазникову, протянул ему помятый конверт:

— Письмо вам, товарищ гвардии капитан. Старшина ездил в полк и привез. От Казачка.

— Что он пишет?

— Я не читал. Вам лично адресовано.

— Ладно, посмотрим, как он там...

Письмо Кости Казачкова было не очень длинным, хотя и писал он впервые за два с лишним месяца.