Юго-запад

Подпустив противника метров на сто, Гелашвили наклонил вниз ствол пулемета и потянул па себя спусковой крючок. Огонь прижал немцев к земле. Несколько солдат, взмахнув руками, медленно повалились в снег. По чердаку, пытаясь нащупать место, где скрывался пулеметчик, со стороны противника стриганула длинная автоматная очередь.

Потный, с грязным от пыли лицом, Гелашвили водил стволом из стороны в сторону, пока не кончился диск — уже четвертый за это утро и последний. А к домику еще ползли немцы, и еще бил и бил пулемет Приходько. Внизу, возле угла сторожки, ухнула брошенная немцами граната. Автомат Садыкова сразу смолк.

«Убили Усмана... Ну, я сейчас!..»

Дрожа от ярости, Гелашвили искал глазами солдат противника и наконец увидел их. Они ползли теперь значительно левее. Он дал очередь из автомата. Трое замерли на снегу, остальные по-прежнему ползли, изредка стреляя по чердаку наугад. Гелашвили оглянулся. Как Приходько? Тот, ползая около своего пулемета, расшвыривал пусты о патронные коробки. «Неужели и он расстрелял все?»

Оставшиеся в живых немцы вскочили и, увязая в снегу, тяжело побежали к дому. Один из них широко размахнулся и швырнул гранату на длинной деревянной рукоятке.

Весь сжавшись, Гелашвили полоснул из автомата. Немцы свалились, и в то же мгновение на чердаке взорвалась запутавшаяся в обломках и рухляди граната. Левую руку, чуть ниже локтя, обожгло. Гелашвили застонал и коротко выругался по-грузински.

Стрельба на переднем крае поредела. Слышались только приглушенные удары танковых орудий и разрывы гранат.

— Отогнали наши,— обернувшись, устало сказал Приходько.— Половину переколотили, половину отогнали... А танки, видать, прорвались.

— Садыков... Убит, кажется,— тихо сказал Гелашвили.

Приходько метнулся к щели, сквозь которую они пробирались сюда на чердак. Внизу, среди обломков и битых кирпичей, закрыв глаза, неподвижно лежал Садыков.

Ухватившись за поперечную балку, Приходько спрыгнул к нему, наклонился. Садыков дышал тяжело и хрипло. Левая щека его была в крови, ноги как-то неестественно подвернуты.

— Ранен,— негромко сказал Приходько спускавшемуся вниз Гелашвили.— Придется вам в тыл, хлопцы!..

— Товарищ гвардии сержант!..

— Придется, браток. Диски автоматные мне оставьте и двигайте, пока утихло. Садыкова в санчасть надо! Раз. Сам ты тоже ранен — два. У меня патронов к пулемету нема — три. Доложишь командиру роты. А там — как будет приказано. Уйти прикажет — уйду. Подмогу пришлет — спасибо скажу. Одному прикажет держаться продержусь до последнего. Так что давай, Отар, бери Усмана и двигай.

Группа Авдошина (Бухалов, красноармеец Коробкин и он сам), посланная Бельским на помощь Приходько, не проползла и половины пути, как по батальону, в третий раз за сегодняшний день, опять начали бить немецкие орудия и минометы. Пришлось остановиться и переждать. Рисковать Авдошин не мог: лучше немного позже добраться всем, чем вообще не добраться никому.

Помкомвзвода не спускал глаз с чердака сторожки, которую уже снова окружали немцы, и пока оттуда доносились длинные очереди автомата, он был спокоен: «Жив, Федька! Жив, черт полосатый!»

Оставалось проползти метров сто, когда Авдошин вдруг понял, что Приходько не стреляет. Немцы поднялись, и примерно третья часть их, заметив, что к сторожке ползет подкрепление, пошла навстречу группе помкомвзвода. С обеих сторон, бороздя очередями снег, затрещали автоматы.

Коробкин, прикусив губу, бросил гранату, потом вторую. Их разрывы взметнули вверх серые облачка земли и снега, и, когда они медленно осели, помкомвзвода увидел Приходько. Он стоял на крыше сторожки с ручным пулеметом, без шапки, в разодранном вдоль и поперек маскхалате. Немцы внизу что-то залопотали, раздалась автоматная очередь. Приходько качнулся, держа пулемет за ствол, поднял его над головой, как палицу, и шагнул вперед.

— Федя-а-а! — не своим голосом заорал Авдошин.

Приходько прыгнул вниз, упал, быстро вскочил и, сбив прикладом двух или трех вражеских солдат, вдруг тяжело опустился в снег, выронил пулемет и повалился на бок.

Авдошин поднялся и, ничего не видя перед собой от ярости и боли, бросился вперед. Позади, справа и слева, стреляли. Бухалов визгливым голосом не переставая орал «ура!». Потом Авдошин упал, но, падая, успел выстрелить в возникшую перед ним фигуру в черной квадратной каске. Послышался протяжный вопль. Но его сразу же заглушила близкая автоматная очередь...

И вот теперь — вокруг тишина. Рядом, трудно, надрывно дыша, лежит Федя Приходько. Его маскхалат, ватник и пропотевшая гимнастерка залиты кровью. Немецкая автоматная очередь угодила ему в живот, наискось.

Приходько зашевелился, тихо застонал. Авдошин склонился над ним, прислушался. Может, что хочет сказать? Загорелое лицо сержанта стало серо-желтым. На подбородке застыла выбежавшая из угла рта розовая струйка крови.

«Эх, Федя, Федя! Даже попить тебе сейчас нельзя...»

Веки Приходько вздрогнули, чуть-чуть приподнялись. Он равнодушно посмотрел в лицо Авдошину и, кажется, не узнал его.

— Хлопцы!..

— Ты что, Федя?

— Ты, Ванюша?

— Я, Федя, я!..