Югославия в XX веке: Очерки политической истории

Ответ, думается, в первую очередь связан с тем, что на рубеже веков сербское общество во многом сохраняло традиционно-патриархальный характер. Предпринятая в начале 1880-I годов напредняцкой властью попытка пришпорить развитие страны, по сути захлебнулась, приведя к острому внутреннему кризису, завершившемуся отречением в 1889 г. Милана Обреновича. «Инстинкты массы, - писал современник, - все больше восставали против модернизации государства»⁸⁹. Сумев уловить их, артикулировать и трансформировать в форму мощного народного движения, традиционалисты-радикалы смели горстку реформаторов. 11х предводитель С. Новакович позднее констатировал: «Движимые самыми благими намерениями, мы желали добиться всего быстрее, чем то соответствовало природе вещей. Потому и за результаты, которых мы достигли, было заплачено слишком дорого»⁹⁰.

А раз так, то печальная судьба сербских «западников» не кажется неожиданной. Напротив - она объективна. Согласно «диагнозу» гостя из России, «для претворения формул либерализма в жизнь в Сербии не хватало малого: среднего сословия, городов и городской культуры»⁹¹. Всего-то! Сословие же среднее - этот людской ресурс любого прогресса, имело мало шансов народиться и массово развиться у сербов, ибо, по словам Милана Обреновича, они «уважали только три занятия - быть пандурами", чиновниками и крестьянами»⁹². Последними, понятно, в подавляющей части. Отсюда - их негативное отношение к «урбанизации»: «Пастухи и земледельцы, сербы не видят необходимости селиться в городах»⁹³. Соответственно, и городскую культуру они принимали в штыки. «Крестьяне буянят на сходках: не хотим людей в пальто», - писал очевидец в 1905 г.⁹⁴ А радикальный официоз, «Самоуправа», призывал: «Село и крестьянин еще сохраняют сербскую народную мысль, и им необходимо уничтожить влияние города, этого гнезда иноземщины»⁹⁵.

Вместе с тем, город - в представлении «заведенного» радикалами крестьянства -был не только синонимом модернизации (той самой «иноземщины»), но и средоточием государственой системы - экономически немотивированной, насильственной машины, десятилетиями державшей сербское село под тяжким надзорно-налоговым прессом. Во время Тимокского восстания 1883 г. эти антисистемные настроения низов проявились в требовании перебить всех, носящих униформу и получающих жалованье⁹⁶. Как видим, скрытая до поры до времени ненависть к «мундиру» трансформировалась чуть позже в неприятие городского костюма вообще: в 1889 г. толпа в Белграде закидывала камнями всех, чья одежда и поведение напоминали интеллигентов-напредняков. Двумя же годами ранее (на селе) селяки-радикалы в первую очередь «линчевали» представителей местных напредняцких властей: функционеров общин и полицейских чиновников⁹⁷".

Без понимания этого исторически-негативного отношения крестьянства к любой навязанной власти⁷" (а радикалы в своем отрицании всех правительственных новаций лишь усиливали степень его ненависти к чиновникам - представителям и проводникам государственной воли""), невозможно объяснить столь высокий градус его же антимо-дернизационого настроя - «закрытое общество» противилось хоть малейшей попытке приоткрыть себя, особенно если таковая предпринималась «сверху»...

Итак, первопричиной внутреннего столкновения в Сербии был идеологический конфликт, особенно обострившийся после обретения ею независимости. Он выражался в

І жютомии: «либеральная идея - традиция», органично перекликаясь со знаменитым Į ркгхим спором «западников» и «славянофилов»⁹⁸.

Вторая причина того, что политическая культура в Сербии находилась на столь «ев-[ жпейском» уровне, также была связана с патриархальностью - этим основным качест-I Ко сербского социума рубежа веков. В условиях, когда местечковая лояльность прева-f jec-вала над национальной, а «патриархальные личные связи и равенство еще не успели ы*ениться безличными отношениями, которые порождает индустриализация»⁹⁹ (по į т«:=:-:ой дефиниции британского интеллектуала из 1918 г.), политическая партия воспри-MHJ I4I ь как одна семья, parteigenossen - как братья, а партийный лидер - как отец.