Югославская трагедия

В тот же день самолеты «Дакота» сбросили в Конице взрывчатые материалы и подрывные приспособления. На этот раз тюки с грузом упали точно в указанном месте. Не помешали ни ветер, ни облачность, ни даже туман. И сразу же под наблюдением командира корпуса и Маккарвера бригада приступила к выполнению операции, носившей условное наименование «Ратвик».

Начались взрывы. На железнодорожных путях, идущих к Сараево и Мостару, в воздух полетели станционные сооружения. Рушились мосты, виадуки, тоннели. Почва колебалась, как при землетрясении. Столбы огня взлетали к небу, словно гигантские смерчи.

Вучетин в эти дни был зол и хмур, как никогда. На него было больно смотреть. При каждом сильном взрыве он бледнел и беспомощно озирался, будто в нем самом надрывалось что-то. Зато Катнич проявлял повышенную активность. Он распоряжался за командира.

Почти одновременно с проведением наземной операции «Ратвик» усилила свою деятельность американская стратегическая авиация. Тяжелые бомбардировщики с белыми звездами на плоскостях в сопровождении небольшого числа истребителей среди дня появлялись над беззащитными югославскими городами. Массированный налет на Белград они совершили в первое пасхальное утро. Самолеты накрыли город так называемыми «коврами» бомб, уничтожив начисто целые кварталы, населенные трудовым людом, школы, больницы, магазины.

22

Погода испортилась. Весенние грозы забушевали у горы Плешевац, на Иван-планине, где был оставлен медпункт Шумадийского батальона. Грузные, набухшие влагой облака ползли, цепляясь за верхушки сосен, а вслед тянулись белесые полосы грозовых ливней.

В полуразвалившейся колибе, сложенной из крупных камней, с крышей из кусков еловой коры, которую прибивало дождем, было сыро, холодно и мрачно. Раненые и больные дрожали под сырыми обрывками одеял и шинелей. Разложенный на полу костер дымил, почти не давая тепла.

Подбросив в огонь мелкого хворосту, Айша выходила посмотреть, не очень ли заметен дым над крышей; вслушиваясь в подозрительные шорохи леса, с тревогой обходила поляну и снова возвращалась к бойцам. Немцы были близко. Они вышли на дорогу Раштелица — Коница, отрезав медпункт от батальона, и шарили по склонам гор, искали партизан.

В медпункте не было ни лекарств, ни чистых бинтов, ни ваты. Айша лечила бойцов травами: настоем кичицы — против лихорадки, дикой мятой — против гангрены. Она же и охраняла их, сидя у порога хижины с автоматом на коленях, заботилась о пище, о воде.

За водой приходилось спускаться в глубокое ущелье. Шум потока мог бы заглушить и рев быка, но Айша осторожно черпала воду, стараясь не греметь манеркой о камни. Ей все казалось, что малейшей неосторожностью она привлечет внимание немцев. Еще опасней был путь за пищей в деревушку Брдани. После взрыва бомбы, уничтожившей партизанскую больницу, разбежавшиеся жители мало-помалу возвращались по домам. Айша познакомилась здесь с одной женщиной, и та стала ей помогать. Она работала у немцев в лазарете и крала там для Айши бинты и вату. А у соседей ей удавалось доставать для санитарки кое-что из продуктов: то кувшин молока и миску каши, то куски кукурузного хлеба и несколько горстей табака. Айша бережно приносила бойцам эти дары обнищавших людей.

Козья тропа вилась по склону ущелья, в некоторых местах повисала на жердях над пропастью. Айша кралась по ней ночью, замирая от страха, когда из-под ее ног выскальзывал камень и с шумом катился вниз.

В ожидании девушки раненые, с беспокойством за ее судьбу, шепотом переговаривались между собой. Собственные страдания казались им ничтожными в сравнении с теми трудностями и опасностями, которым подвергалась ради них Айша. Когда она возвращалась, костер в хижине разгорался ярче и валежник веселее трещал, исходя влагой и паром, а в манерке быстрее закипала вода. Выпив горячего «чая» и приняв еду, как лекарство, — по крохотной порции, раненые утихали, дремали…

И так изо дня в день, всю неделю. Васко Христич изо всех сил крепился, уверяя Айшу, что нога у него совсем уже не болит и он смог бы разыскать батальон.

Айша терпеливо уговаривала еще немного полежать. Однажды ночью, подслушав стон мальчика, она сняла с себя белую косынку, сделала бинт и, промыв воспаленную рану ракийей, принесенной из села, тщательно забинтовала. Васко стало легче. Она нежно погладила его осунувшееся, с остро выступившими скулами лицо, светлевшее в темноте, и тихо сказала:

— А наши хорошо воюют в Конице. Далеко отогнали фашистов. Ты слышишь взрывы? Слышишь, как днем стреляют? Это наши. А это русские самолеты гудят, послушай!

Васко затих. Что-то протяжно гудело над лесом.

— Русские?.. — Бледные губы мальчика чуть дрогнули в слабой улыбке. — Откуда ты знаешь?

— В деревне сказали. Все хорошо. Спи, мой милый, спи, — прошептала санитарка.

Но разве мог теперь Васко заснуть? Он долго лежал с открытыми глазами, в которых блестящими точками отражался свет от костра, и не совсем связно говорил, точно бредил.