Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

Так мы получаем намек в отношении известного проклятого вопроса «Что делать?». Пользующийся всей полнотой комплектации понимает, что различные грани сознания в какой-то момент способны представлять все сознание (разум как таковой), но не могут представлять его всегда: следует непременно переходить от площадки к площадке, потому что в них действительно представлено одно и то же – но в разных ракурсах. Помимо казуса Чандрасекара, совсем не такого уж фантастического, хотя он и заимствован из фантастического романа, существуют и массовые архаические практики, на которые здесь можно сослаться.

Таковы, например, матрицы трансперсональной памяти, существовавшие параллельно нейронным хранилищам. Благодаря им рапсоды, акыны и ашуги могли петь свои песни и сказывать сказания часами, не испытывая никаких опасений по поводу того, что что-нибудь вдруг вылетит из головы. Они не испытывали опасений потому, что там, внутри черепной коробки, «ничего такого» и не было, поскольку задействовалась иная площадка – особым образом организованное пространство, как бы развернутое поверх пространства физического и географического. Это трансперсональное хранилище памяти могло состоять в отдаленном родстве с памятью металлов и памятью воды, но могло и не состоять. Среди реперов такого пространства можно отметить способ расположения аудитории (внимающих), привычные интерьеры многократной рецепции и, наверное, еще целый ряд факторов, которые никому не приходило в голову учитывать – да и сейчас не приходит. Простой факт состоит в том, что этой площадкой (точнее, площадками) можно было пользоваться как свободным и обширным ресурсом памяти, для чего, очевидно, требовалась некоторая подготовка – но не сложнее той, которая потребовалась профессору Чандрасекару как персонажу фантастического романа и его вполне реальным коллегам (например, Шеннону и Бриллюэну). Может быть, поэтому мы не знаем ни одной истории о забывчивом, дряхлом рапсоде – только истории о вещем Бояне или о старце Гомере, никогда не забывавшем ни строчки из своих гекзаметров.

Итак, суть совета уже понятна – перенос центра тяжести присутствия: пусть чистая нейрофизиология постоит под паром, пока работает память пространства. Это поле под паром может заменить дневник и даже сам навык его ведения – и сохранность практики чтения отнюдь не оказывается здесь лишней. Книги с закладками ловят то, что вылетело из головы, ловят и возвращают на место, при этом, собственно, нагрузка на нейронные сети, включая и нагрузку хранения, снижается. Но эта поверхность, на которую тоже опирается сознание (в некоторые моменты данная сфера, находящаяся под напряжением и есть все сознание), состоит не только из книг – открытых, закрытых, с закладками и без: в нее включены также записи, конспекты, собственно дневники, и сохраняет она не только вылетающее из головы, но также и навык ученичества, нечто, являющееся абсолютной ценностью для бытия познающего индивида как модуса бытия вообще. Без задействования, а лучше сказать, без настоящей включенности этой проекции само сознание фрагментарно, краткосрочно и мимолетно.

Сюда же относится и память вещей, привычно организованного рабочего места, четко очерченного поля задач. Это поле образуется вещами и их ансамблями и в совокупности составляет то, что Хайдеггер обозначил термином «подручное» (Zuhanden). Подручное не может вылететь из головы и «отбиться от рук», последнее означало бы непоправимую катастрофу, либо внешнюю (грандиозный естественный катаклизм, безжалостная война, особенно гражданская), либо внутреннюю – утерю вменяемости, безумие. Поэтому там, где подручное приходит на помощь нейрофизиологическому и в значительной мере замещает его, проявления маразма встречаются несравненно реже. Отчасти в силу лучшей слышимости сигнализации и эффективности обратной связи. Одно дело, когда вылетело из головы название столицы Коста-Рики и определение энтелехии, и совсем другое, когда вылетел топор, сорвавшись с топорища. Топор необходимо вернуть на место, восстановив многоуровневый ансамбль подручного. Из этого очевидного положения напрашивается любопытный вывод: если бы такая же или подобная насущность существовала в отношении энтелехии или, к примеру, географического знания, человечество могло бы прибавить десятилетия к интеллектуальному долголетию. Увы, мы видим лишь легкую досаду, и всеобщая взаимопростительность в этом отношении как раз и приводит к тем печальным последствиям, которые мы имеем.

Что же касается подручности и стабильности рабочего места, то их роль скорее амбивалентна: это своеобразные раковины, в которых сознание сохраняется в бурю и непогоду, и все же это не само сознание.

* * *

Стало быть, книги, дневники и электронные идентификаторы личности суть центры, обеспечивающие компенсацию в случае истощения дефицитных краткосрочных ресурсов нейрофизиологии.