Иулиания Шмеман Моя жизнь с отцом Александром

Мы очень подружились с семьей Небольсиных. Они поселились в США уже давно и прекрасно знали американский образ жизни. Именно они порекомендовали мне частные школы для детей и снабдили нужными рекомендациями. Жили они в прекрасном доме в Бриджгемптоне, на Лонг–Айленде, и там мы не раз проводили незабываемые летние каникулы с детьми, наслаждаясь красотой этой части мира. Жизнь в Бриджгемптоне, на берегу могучего Атлантического океана, того самого, который мы полюбили еще во Франции и который теперь вызывал у нас иногда ностальгию по детству и молодости, была спокойной и беззаботной. Дом их был вполне типичным для Лонг–Айленда: старый, обшитый серым гонтом, со скрипучими и неровными полами. Там весело горел огонь в камине, и все было таким старомодным, в стиле старой Америки. Библиотека хранила замечательную коллекцию книг, возле уютных кресел аккуратно лежали стопки старых журналов. Гостеприимство Небольсиных по отношению к нам простиралось гораздо далее просто приглашения бывать в их летнем доме. До того, как мы купили у иезуита бьюик, они одолжили нам один из своих автомобилей. Мы оставляли его на ночь перед нашим домом в Нью–Йорке, и однажды его угнали. Они тут же дали нам другую машину, а за угнанную им была выплачена страховка. Все это — угон одной машины, немедленное появление другой и вообще такой практичный подход к жизни — поражало меня. Небольсины приняли нашу семью в свое сердце, относились к нам с неизменной добротой и щедростью, и это очень помогло нашему привыканию к американскому образу жизни.

Мой крестный, дядя Сережа Гагарин, и его жена Лизанька Бутенева были нашими ближайшими родственниками в Нью–Йорке. Они любили нас, а мы любили их. Никогда не забуду наш первый октябрь в США, когда дядя повез нас в своем маленьком автомобиле в Коннектикут полюбоваться на красоту осени в Новой Англии. Казалось бы, ничего особенного в этом событии не было, но мы только что приехали в незнакомый город и вид ярких осенних листьев на фоне синего неба наполнил нас радостью и надеждой. Тут я должна оговориться: наполнил меня, потому что радость и надежда всегда были присущи личности Александра.

На следующее лето, в 1952 году, мы поехали на озеро Лабель в Лаврентийских горах в Канаде, после того как провели месяц на Лонг–Айленде, так как деревня и природа были для нас обязательными составляющими жизни. До сих пор моя младшая. Маша, любит вспоминать, как в детстве она была уверена в том, что все проводили один месяц на океане, а следующие два — на озере. Она считала, что это обычная жизнь. И так это и было для нас тогда, и остается таким и сейчас для моих детей, внуков и правнуков, которые каждое лето продолжают собираться все вместе в Лабель.

Еще один моя дядя, Сергей Трубецкой, раньше тоже жил во Франции и бывал у нас. Когда я была маленькой девочкой, меня отправляли на лето к нему на ферму. В США он переехал задолго до нашего там появления и во время второй мировой войны служил офицером в американской авиации. В 1945 году его послали в Париж с какой–то миссией. Он пришел в церковь в Кламаре и, увидев там моего Сережу, которому тогда было четыре месяца, сказал, что его жена Люба (урожденная Оболенская) тоже ожидает ребенка через несколько недель. (Речь шла о его третьем ребенке, девочке Елизавете, у которой сейчас четверо взрослых сыновей и которая каждое лето приезжает в свой дом в Лабель.) А потом он добавил: «Если вы когда–либо окажетесь в Америке, то помните, что у меня есть дом в самом прекрасном месте на земле. Это место называется Лабель». В то время о переезде в Америку никто даже и не думал. Но, как только мы приехали в Нью–Йорк, мы решили, что на следующее же лето мы поедем в Лабель, любимое место моего дяди в Канаде. И мы ездим туда с 1952 года по сей день.

Нью–Йорк после Парижа