Юлий Даниэль и все все все

Пора было собираться. Мы решали вопрос: брать с собой или тут оставить? Костя здесь, в Перхушкове, писал тайную книгу о многих годах юридической практики. Половина рукописи оставалась у нас на прочтение. Везти ее в Москву не хотелось. Но пришлось: Костя, оказывается, просил, чтобы сегодня обе части рукописи соединились.

И мы повезли, положили на дно сумки, сверху, как в корзине Красной Шапочки, лежали остатки пирогов, банка с деревенским маслом и бутылка.

Шли к автобусу. Было холодно и безлюдно. Навстречу попался монтер, собиравший на руку провод – ночью прошла буря, сорвала провода. Юлий сказал: «Он неправильно сматывает».

– А ты откуда знаешь?

– Связистом на фронте был.

Я подивилась его знаниям. О войне он рассказывал редко, как и о лагере, и то, если пристанешь, и то, если эпизод забавен. О тяготах вспоминать не имел привычки.

Между тем буря, оказывается, нанесла большой урон: на остановке автобуса целая группа монтеров забралась на столб, что‐то они чинили.

Путь был привычен: автобус – электричка – Белорусский вокзал. Но как я опоздала в редакцию! Придется объясняться, не говорить же, что Дуся не удосужилась разбудить.

Мы выходили из здания вокзала, когда нас плотно окружила небольшая группа. Тихо предложили не оказывать сопротивления. Я успела подумать: шпана! – но тотчас опомнилась. Какая там шпана! Удостоверения показали сразу, по первому требованию.

На площади предложили сесть в разные машины, я отказалась.

Меня охватило патологическое спокойствие. «Ты была как скифская каменная баба», – говорил потом Юлий, и непонятно было, одобряет ли он скифов или нет, у меня же случилась такая форма шока: бывает!

– Нет, мы поедем в одной машине. Иначе сейчас закричу на всю площадь «Даниэль арестован!», а через час ждите сообщений по «Голосу Америки». Они обозлились или даже огорчились. Я вообще замечала, что эта публика расстраивается, нарываясь на грубость интеллигентов. Интеллигенция была их собственностью и должна была вести себя соответственно их представлениям о воспитанных подопечных.

Мы ехали в машине с занавешенными окнами. Куда – неизвестно. С нами сидели двое, упрекая меня в беспричинной подозрительности. Я думала о том, что в данной ситуации нет ничего нелепее букета сухих трав, надо же было его, веник этот, захватить в последнюю минуту.

Нас привезли, повели длинными казенными коридорами. В перспективе виднелся металлический художественный объект, щит и меч. Ну как же! Кто‐то приносил к нам в редакцию «Декоративного искусства СССР» фотографию этого произведения с просьбой поместить на страницах. К чести моих коллег фотография была отвергнута, потому что щит вон какой маленький, а меч громадный.

Нас ввели к следователю Тихонову, он объявил, что у нас с собой антисоветская рукопись. И всё по правилам: понятые, взятые прямо с улицы и перепуганные. Изъятие пакета со дна хозяйственной сумки. Следователь аккуратно потрошил мою маленькую сумочку, вытряхнул кучу бумажек и тюбик с фотопленкой, стал смотреть на свет и был несколько озадачен: в кадрах были задворки, помойки, руины. Могло сойти за очернительство, и я объяснила: выставка сценографии в ВТО, за что потом получила от Юлия втык: не спрашивает следователь – сама никогда не лезь. Добыв из кармана моей дубленки лохматый блокнот с черновиком статьи, следователь принялся его изучать. Время шло.

Время шло, и я попросила разрешения позвонить домой. «И что же, хотите сказать, что позвонили из кабинета следователя?» – «Да не беспокойтесь, найду что сказать». Он разрешил.

– Привет, это я. Мы задержались из‐за моей чертовой статьи, но все хорошо. Не знаю только, когда будем, но сделай дома уборку, наверняка у тебя бардак, а вечером могут прийти гости, хотя зачем они сегодня? Ну всё.

Что стало понятно? Что наше задержание держится в секрете, это раз, обыска дома не было, пока, по крайней мере, это два.

Нас увели в пустую комнату, похожую на класс. Караулили двое. Мы вытащили пирог, предложили и им, они отказались, один спросил: «С какой начинкой?» И, услышав ответ сказал мечтательно: «А у меня теща с морковкой печет». Жизнь становилась нереальной – обыски, рукопись, морковка с тещей, черт знает что. За дверью что-то происходило, по коридору торопливо ходили, шаги множились, тихо хлопали двери. Костя и Дуся были где-то рядом. Что с ними делают?

Юлия пригласили к следователю («Да вы не беспокойтесь, вернется!»). Он вернулся. Позвали меня. Допрос. Был поздний вечер, следователь устал. Я тоже, мы оба халтурили. Он спрашивал вяло: «Вы, конечно, рукопись не читали? И вообще такого рода литературу не читали?» Я отвечала кратко, но почему-то с грузинским акцентом: «Бэзусловно». Он сказал сокрушенно: «Ваш муж отказался сообщить, как к нему попала рукопись. Рукопись антисоветская, все это для него очень плохо, что вы об этом думаете?»

Вопрос идиотский. Отвечаю. «Значит, так и надо. В таких вопросах он не ошибается, можете на него положиться». Следователь смотрел на меня с сожалением. Полагаться на Даниэля он явно не собирался.