17 марта Антоний собрал сенат в храме Земли и с удивлением обнаружил, что значительная часть сенаторов готова поддержать заговорщиков или, по крайней мере, пойти с ними на компромисс. Заговорщиков поддержала сильная и сплоченная помпеянская фракция, лидером которой вскоре стал Цицерон. Напротив, цезарианское большинство оказалось в трудном положении. Большую часть консуляров составляли старые союзники Цезаря и его легаты. Первые фактически сошли со сцены вместе с диктатором (Сервилий-старший, Котта, Мессала Руф) или заняли компромиссную позицию (Л. Цезарь, Л. Марций Филипп, Домиций Кальвин), вторые сохраняли лояльность, но оказались в состоянии растерянности (это затронуло даже Фуфия Калена), некоторые из них (Ватиний) находились за пределами города, другие недавно умерли (Фабий, Каниний Ребил). Несколько старых легатов Цезаря (Требоний, Гальба, Д. Брут) участвовали в заговоре. Группа цезарианских легатов стремительно распадалась, и естественным лидером цезарианской партии в сенате становился Марк Антоний. У него тоже не было безусловной поддержки, значительная часть «неоконсерваторов» не доверяла новому лидеру (Гирций, Панса, Бальб), некоторые из них имели дружественные отношения с Цицероном и даже с лидерами заговора. Сложное положение в верхушке сената парализовало его нижние и средние этажи, в основном состоявшие из цезарианцев. На стороне убийц оказался и второй консул, Долабелла.
Сторонники заговора попытались перехватить инициативу. Тиберий Клавдий Нерон, бывший легатом Цезаря в Александрийской войне (В. Alex., 25; Suet. Tib., 4) предложил объявить Брута и Кассия «тираноубийцами» и «освободителями», раздавались требования оставить тело диктатора без погребения (Арр. B.C. II, 127; Dio., 44, 35; Suet. Tib., 4). Впрочем, дискуссия принимала все более умеренный характер. Большинство согласилось, что заговорщикам надо сохранить жизнь, однако о наградах речи уже не было. В какой-то момент прения обострились, некоторые ораторы стали указывать на правовое несоответствие: амнистия заговорщикам предполагала осуждение Цезаря и, наоборот, непризнание Цезаря «тираном» означало то, что его убийцы должны были предстать перед судом. Признание Цезаря «тираном» означало и то, что все его распоряжения и назначения оказывались недействительными, а это, действительно, могло парализовать жизнь общества и государства. Более того, подобный поворот был невыгоден многим заговорщикам, включая обоих Брутов. Отмена реформ диктатора, что особенно подчеркивал Антоний, затрагивала сотни тысяч людей, получавших деньги, землю и гражданские права. Рим начинал жить по законам Цезаря.
В довершение ко всему, народ впервые отчетливо показал свою позицию. Собравшаяся у курии толпа требовала мести за Цезаря. В этой ситуации даже Цицерон предложил оставить в силе все распоряжения диктатора, включая неопубликованные, но при этом помиловать его убийц. Оратор использовал греческое слово (забвение). В речи, достаточно правдоподобно переданной Дионом Кассием, Цицерон воздержался от выпадов в адрес Цезаря, но живописал все возможные ужасы гражданской войны, что, вероятно, и стало решающим аргументом для аудитории. Предложение поддержали Антоний, Лепид и Планк (Арр. B.C. II, 133–135; Dio., 44, 23–34; Cic. Phil. I, 1–2; II, 35–36; Veil., II, 58, 4).
В конце заседания обсуждался еще один острый вопрос. Тесть Цезаря Кальпурний Пизон потребовал публичного зачтения завещания диктатора и организации торжественных похорон. Многие протестовали, протестующих активно поддерживал Кассий, но под давлением Пизона и Антония согласился даже Брут (Plut. Brut., 20; Арр. B.C. II, 135–137).
Ситуация все больше менялась в сторону цезарианцев. В город прибывали все новые и новые ветераны Цезаря, а настроения горожан становились все более радикальными. Начались нападения на сторонников заговорщиков, все больше и больше ощущавших враждебность жителей огромного города. 17 марта Децим Брут написал письмо Марку Бруту и Кассию, советуя как можно скорее бежать из Рима и соединиться с Секстом Помпеем или Цецилием Басом. Антоний уже открыто рекомендовал им сделать то же самое (Cic. Fam., XI, I). Постепенно набирая силу, консул расставил в городе охрану, и велел отнести в свой дом казну и архив Цезаря (Арр. B.C. II, 125).