Юлия, или Новая Элоиза

Видишь, как легко будет нам видеться целые две недели. Но именно сейчас скромность и должна заступить место вынужденной сдержанности: наша обязанность — так же сдерживать себя добровольно, как прежде по принуждению. Не смей приходить к кузине, пока я гощу у них, чаще, чем обычно, дабы не поставить ее в неловкое положение. Надеюсь, нет нужды говорить тебе о том, что ты должен щадить ее скромность, как того требует ее пол, и уважать священные законы гостеприимства, — человек порядочный не нуждается в нравоучениях, он понимает, что любовь должна с почтением относиться к дружбе, предоставившей ей приют. Я знаю твою пылкость, но знаю также, что есть пределы, за которые она не выйдет. Для тебя никогда не было жертвой повиновение чувству чести, не будет и теперь.

Отчего же ты так недовольно хмуришься? Отчего столько печали в твоем взгляде? Зачем роптать на непреложные законы, установленные долгом? Предоставь твоей Юлии смягчить их. Разве ты когда-нибудь раскаивался в том, что был послушен голосу ее рассудка? Возле цветущих берегов, там, у истоков Вевезы, есть уединенное селение, — порой оно служит прибежищем для охотников, а должно было бы служить приютом для влюбленных. Вдали от главной постройки, принадлежащей господину д'Орбу, раскинулось окрест несколько шале[51], — под их соломенными кровлями найдут укромное прибежище любовь и радость — друзья сельской простоты. Румяные молочницы не болтливы и умеют хранить чужую тайну, ибо нуждаются в этом сами. Ручьи, пересекающие луга, окаймлены прелестными рощицами да зарослями кустарника. А дальше, под сенью дремучих лесов, обретаешь приют еще уединеннее, еще глуше.

Al bel seggio riposto, ombroso e fosco,
Ne mai pastori appressan, ne bifolci.[52]

Нигде там не встретишь ничего искусственного, созданного руками человека, его суетными заботами, повсюду видишь лишь одни нежные заботы всеобщей нашей Матери. Там находишься только под ее покровительством и можешь подчиняться лишь ее законам.

Клара с таким пылом уговаривала своего батюшку принять приглашение г-на д'Орба, что он решил, пригласив друзей, отправиться на охоту в этот кантон, провести там два-три денька и взять с собою «неразлучных». А ведь тебе ли не знать, что у «неразлучных» есть свои неразлучные. Один из них, хозяин дома, будет, разумеется, оказывать почести гостям; другой же окажет почести — хоть и не такие пышные — своей Юлии в скромном шале; и шале, освященное любовью, станет для них Книдским храмом[53]. Чтобы удачно и беспрепятственно осуществить чудесный замысел, надобно кое о чем условиться. Сговориться нам будет нетрудно, и все эти приготовления сами по себе уже составят часть того удовольствия, ради которого они задуманы. Прощай, друг мой, прерываю беседу, опасаясь всяких неожиданностей. К тому же я чувствую, что сердце твоей Юлии раньше времени переносится в шале.

P. S. Хорошо обо всем поразмыслив, я решила, что мы будем встречаться почти ежедневно, то есть через день — у сестрицы, а в другие дни — на прогулке.

ПИСЬМО XXXVII

От Юлии

Вот и уехали нынче утром добрый мой батюшка и несравненная матушка, осыпая самыми нежными ласками свою возлюбленную дочку, столь недостойную их доброты. Я же, обнимая их, чувствовала, как у меня легонько сжимается сердце, но в то же время где-то в глубине этого неблагодарного, бесчеловечного сердца трепетала греховная радость. Увы! Куда же удалилась та счастливая пора, когда я все время была на их глазах, жила в невинности и благонравии, когда мне было хорошо только близ них, и стоило мне отойти, как я испытывала огорчение! Теперь же я, грешная и боязливая, дрожу, думая о них; краснею, думая о себе. Порок осквернил все мои добрые чувства, я изнываю в бесплодных и напрасных сожалениях, даже не вызывающих во мне настоящего раскаяния. Горькие мысли навеяли на меня такую тоску, какой я не испытывала при прощании. После отъезда любезных моих родителей тайная тревога поглотила всю мою душу. Пока Баби складывала вещи, я нечаянно вошла в комнату матери, заметила кое-какие оставленные ею уборы и перецеловала их, заливаясь слезами. Душа моя прониклась умилением, — и это несколько меня утешило. Значит, нежный голос природы еще не совсем заглох в моем сердце. Ах, мучитель мой, напрасно ты стремишься поработить нежное и столь слабое сердце; вопреки тебе, вопреки всем твоим стараньям обольстить его, в нем еще живы праведные чувства; оно еще почитает и лелеет права более драгоценные, нежели твои.