– А… понятно. Спасибо, – ответил Сергей и стал рассуждать: – Ментом, значит, был. Он-то, наверное, этого Мосгаза и поймал. Ну тут все ясно. А то великий Достоевский у них… Писал чувак детективы про маньяков и ментов, так бы и говорили, а то «классика, классика». Про маньяка и я, может, прочитал бы.
И он начал выводить любимое предложение:
Сережа стал вспоминать детективные фильмы и фразы из них. Всплыло в памяти немногое, но одно все-таки отыскалось и было однозначно в тему: «леденящее кровь убийство». А еще он вспомнил надпись на доске почета, рядом с отделением милиции: «Они стоят на страже закона и порядка».
Сережа добавил эти высокохудожественные слова в свой нетленный текст, прочитал и удовлетворенно улыбнулся – высокий слог поражал.
В этот момент Федор Михайлович Достоевский наверняка перевернулся в гробу. Он даже и не предполагал, что написал кровавый триллер с элементами порнографии. Ну а как еще можно понять «показанную в мельчайших деталях профессиональную деятельность Сони Мармеладовой»? Ведь Соня вообще-то работала проституткой.
На разборе итогов учитель не стал ругать Крысина, а, задумавшись, просто спросил:
– Сергей, ты правда читал роман?
– Конечно! Даже два раза!
– Два раза?! Н-да… Я впервые сталкиваюсь с такой интерпретацией Достоевского. Конечно, Федор Михайлович по-разному воспринимается многими людьми. Но так?! Н-да… Ну ладно, садись. В этот раз тройка.
Сергей был счастлив и горд. Ну а как еще?! Он, в отличие от всех, не прочитал ни строчки про этого маньяка и, не напрягаясь, написал на тройку. Ничего! Тройка – это нормально. Главное, не двойка, и не надо переписывать. А тройка… Ну что «тройка»? Вон отличники и те в этот раз только по четверке получили. И учитель сам сказал, что Достоевский – это трудно. Так что ничего! Система работает!
Дальше было сочинение по «Войне и миру» Льва Николаевича Толстого. Первое из трех. Да, да, сынуля, по «Войне и миру» писали аж три сочинения. Первое было про князя Андрея Болконского и Пьера Безухова…
– Слышь! Подскажи, а что написать-то про Болконского? Я читал, конечно, но там много всего. Вот ты про что пишешь?
– Я про дуб.
– В смысле про дуб?
– Ну там есть, когда… ну типа Болконский разговаривает с дубом… Ну там много всего… сложно.
– А… понял. Спасибо. – Для Сережи все стало ясно и прозрачно. – И чего там сложного? Ну разговаривает чувак с дубом. У меня вон батя, как нажрется, тоже с телевизором разговаривает. – И Сережа уверенно вывел фразу. Подумал минуту, расцветил ее красками и опять спросил соседку:
– Слышь? Не хочу про дуб. Посоветуй, про что написать.
– Ну напиши про измену жены Пьера Безухова Элен. Про Наташу Ростову. Или про высший свет.
– А… понял. Спасибо. – И Сережа с упоением вывел спасительную фразу.
Прочитал, проверил ошибки и стал все аккуратно переписывать в чистовик красивым почерком. Закончив переписывать, он откинулся спиной на спинку стула, гордо оглядел согнувшихся над тетрадками одноклассников и, очень довольный сам собой, еще раз прочитал, смакуя каждое слово:
Ну и, конечно, коронка: