Юмористический журнал «Сатирикон 18+» № 1, 2024

Стихи были написаны к заседанию Литературного клуба в Греции на тему «Алкоголь в литературе». Послать Онегина к греческому дядюшке не было моей прихотью – сам Пушкин намекнул на это, зацепив строчкой с «волею Зевеса». К тому же Пушкин, как известно, сам любил если не Грецию, так гречанок, по крайней мере – одну точно. Так что без обид, да, Александр Сергеевич?

* * *

«Мой дядя – был он чистым греком…
Когда не в шутку занемог, пил узо, тсипуро с цуреком
И лучше выдумать не мог!
Досадно то, что пил он много
И, вздумав резко помирать,
Блеснув коварством и притворством,
Призвал подушки поправлять!» —

Так думал молодой повеса,
На миг о радостях забыв,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Он знал: Talon ему не светит,
Не будет пробок в потолок
От вин кометы и иных —
Таких привычных и родных.

И точно. В дядюшкином шкафе
Нашёл наливок только строй
И с горя выпить наш герой
Хотел всё это, но одно
Предпочитал сему бордо
И, захватив с собой «Моет»,
Подумал – с этим проживёт!

В недоуменьи свет элладский:
«Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьёт одно
Стаканом красное вино!
Водой, как наши, не разводит
И с нами дружбу не заводит».

То был почти что приговор.
Но вот накрыт в таверне стол
И все вокруг приглашены,
Причуды Жене прощены.

Едят барашка, кофий пьют,
Не знают даже слова «брют».
Несут игристое вино.
«Не из Шампани ли оно?» —
Ехидно спрашивал Евгений
И полагал, что он-то гений
По части ставить всех в тупик —
К другому он и не привык.

Но тут гречанка молодая
Своей изящною рукой
Даёт ему напиток мутный —
Какой-то странный, колдовской.
Евгений глаз с него не сводит
И усмехаясь говорит:
«Меня ничто уж не заводит!
Иди и ты, моя Лилит!»

Однако узо выпивает,
Назло себе или толпе,
И как-то сразу забывает
«Вдову Клико» и каберне.
Прошла печаль, не ранят слёзы
Столичных дев и чьих-то жён,
Теперь Онегин озадачен,
Что дома пить-то будет он?

Александр Евтюшкин

Автор и муза

То ли во второй бутылке шампанского пробка оказалась чуть больше стандартной, то ли он охладил бутыль сильнее, чем обычно. Так или иначе, пробка застряла, и её не удавалось ни сдвинуть, ни прокрутить – ни пальцами, ни при помощи махрового полотенца.

Пока автор ходил за плоскогубцами, бутылка, видимо, прогрелась, и, как только удалось вытащить пробку, шампанское – добрая каталонская кава – полезло пенной струёй наружу, как он ни старался дуть поперёк горлышка и даже прижать его ладонью. Последнее было вовсе бесполезно, что он знал давно, и только ухудшило ситуацию: пузырящаяся жидкость залила стол и принялась растекаться, шипя и брызгаясь.

Пришлось прежде всего убрать со стола ноутбук, а потом автор надрал из пакета салфеток и занялся осушением незапланированного болота.

Муза, мокрая насквозь, с трудом вылезла из лужи и принялась отряхиваться. Автор сходил за бумажным полотенцем, оторвал от рулона изрядный кусок и протянул ей. Такого презрительного взгляда он не удостаивался даже от уличных кошек.

Тем не менее крошечная девица со стрекозиными крыльями в первом приближении обтёрлась и брезгливо кинула комок пористой бумаги на стол.

– Нормально? – осторожно спросил автор.

– Липнет всё, – пожаловалась муза. – Ты бы на водку, что ли, перешёл, а то эти вина…

«Обижает, – подумал он. – Я только брют пью, чему там липнуть?»

Вслух же сказал:

– У меня влажные салфетки есть. И минералка. Дать?

Муза подумала и потребовала три влажные салфетки. Протёрла первой лицо, руки и ножки, а второй тщательно очистила крылышки.

Третья салфетка пошла на приведение в порядок лиры.

– Ты сегодня надолго? – поинтересовался автор.