Юнг и Паули

Нет сведений о том, сообщил ли Паули Юнгу об Уроке игры на фортепьяно и последовавших за ним размышлениях. Однако похоже, что он воспринял Урок как нечто очень личное. Годы спустя фон Франц писала, что после возвращения Паули из Америки он отказался обсуждать с ней эту тему. Вскоре, сообщает она, Паули неожиданно прекратил общение с ней[334].

Фон Франц критично отнеслась к Уроку, утверждая, что он вызвал у неё чувство беспокойства. Она считала, что он написан слишком сознательно для активного воображения. В частности, она полагала, что Паули следовало противостоять Мастеру, «который, похоже, оказался заключён в кольце i»[335]. Вопрос о том, стоит ли воспринимать кольцо i как сосуд или же как ловушку, остаётся открытым, как и в случае с любым символом. Паули не предложил своего толкования. Однако энергия, которую он получил из Урока, позволяет предположить, что для него кольцо i было символом целостности, содержащим суть психофизической проблемы, и этот символ побудил его продолжать поиск.

Глава 12. Освобождающий опыт единства: Единство сущности

Эти позиции [рациональная и иррациональная] всегда будут сосуществовать в человеческой душе, и каждая будет нести в себе другую как зародыш собственной противоположности.

Вольфганг Паули

Нам ничего не известно о переписке Юнга и Паули в 1953-1955 годах. Юнг в это время завершал огромную работу Mysterium Coniunctionis[336], над которой корпел десять лет. Паули, в свою очередь, был занят выражением своих философских идей в серии эссе[337]. Краткий обзор двух из них представлен в этой главе. Урок игры на фортепьяно, по-видимому, помог Паули найти слова для «нового профессора». В снах Паули также не было и следа затишья. О сновидениях этого периода говорится в главе 13.

Наука и западная картина мира

19 мая 1954 года, вернувшись из Америки, Паули написал своему немецкому коллеге Паскуалю Йордану, спрашивая: «Известен ли вам Институт европейской истории [Institut fur Europeische Geschichte] в Майнце?». Институт пригласил его прочитать доклад о «науке и западной картине мира». Паули нашёл эту тему привлекательной, поскольку «именно наука (а не христианская религия) очаровывает меня в Западе»[338]. Несмотря на сильную привязанность к Индии и Лао Цзы, он чувствовал, что научная мысль всегда будет препятствовать его окончательному обращению к Востоку. Столкнувшись с этими противоречивыми чувствами, Паули ощутил необходимость определить степень своего «западничества»[339]. Его лекция состоялась в Майнце в 1955 году и была опубликована год спустя.

«Наука и западная мысль»

Лекция Паули была интерпретацией истории западной мысли, показывая вековой опыт науки и мистицизма как взаимодополняющих противоположностей, придерживающихся рациональной и иррациональной, соответственно, точек зрения. В отличие от Востока, где верх одерживал мистицизм, на Западе спор между двумя противоположностями продолжался веками. Но именно наука характеризует западную цивилизацию. Со времён античности наука сохранила то, что Паули назвал «обучаемостью» — то есть наука является предметом эмпирической проверки. Возникновение этого феномена в человеческом сознании одно время считалось чем-то за пределами возможного; рациональный подход к пониманию природы был тогда непредставим. Вначале западная наука была пропитана «религиозными коннотациями, включая связь между научным познанием и познанием пути к спасению»[340]. Но в отличие от Востока, где мистическое мировоззрение, например, китайский даосизм, находилось в поиске соединения с вечностью на всех жизненных стадиях, западный ум отделял мистическое от познаваемого. Паули считал, что достигнута точка, в которой мистическое и научное должно вновь соединиться в комплементарную пару. Он писал с убеждением: «Судьба Запада — постоянно взаимодействовать с двумя этими основными позициями — рационально-критической, ищущей понимания, и мистически-иррациональной, ищущей освобождающего опыта единства»[341].

Как объяснял Паули, две эти позиции, рациональная и мистическая, со временем проходили через разные степени разделения и синтеза. Нам известны две попытки соединить науку и мистицизм — доктрина Пифагора о смешивании числа с душой в шестом веке до н.э. и средневековая алхимия с её понятием мировой души и духа в материи. В обоих случаях движение к желанному единству было прервано подъёмом рациональной мысли — соответственно, греческими атомистами в пятом веке до н.э. и возникновением современной науки в 17 веке.