Читаем Юность, 1973 № 02 полностью

Тоненькую пачку писем от Светланы Ярцев носил во внутреннем потайном кармане гимнастерки, который он сам пришил. Валентин не хотел, чтобы хоть строчка из этих писем попала на глаза чужому человеку. Иногда он доставал то одно, то другое письмо и читал: «…мама бросила меня на произвол судьбы — уехала в дом отдыха. Я сама себе хозяйка. Сегодня у меня «сладкий» день, и я ем только сладкое; купила полкило конфет и торт. Жалко, что ты далеко… Когда идет снег, я стою у окна и вспоминаю тебя…»

Читая это, Валентин сразу представлял комнату Светланы, то, как она стоит у окна, и вспоминал, что у этого окна он в первый раз её поцеловал; окно было открыто, мальчишка закричал на улице: «Чур не вожу…», и Светлана испугалась…

— Уважаемый товарищ Андреев прочтет лекцию на тему «Женщины двадцатого века»… Слушай, зачем молчишь? Мы аплодисменты будем делать, — Расул захлопал,

— Читаю первую главу теоретического курса. — объявил Андреев. — Садись, Расул… Итак, предположим, рядовой Ярцев хотел жениться на известной особе и женился. Выиграл он или проиграл? Проиграл! Почему? Потому что круг его знакомств ограничен чрезвычайно — две-три одноклассницы, выбор равен почти нулю… Постепенно граница его общения с людьми будет расширяться, выбор увеличиваться; и по теории вероятности у него через несколько лет будет гораздо больше шансов встретить женщину, которая соответствует его идеалу… Вопросы?

— Трепач ты, — сказал Ярцев.

— Вопросов нет… Продолжайте ваш скудный ужин…

Шум рации в углу прервался. Иванов откашлялся и произнес:

— Штаб, штаб, я — «Вышка». Как слышите меня?

Приём…

В углу снова монотонно зашумело.

— Очень хорошо вас слышим, незабвенный товарищ Иванов. — Андреев поднял фляжку над головой.

— Ваше здоровье…

Сергей встал, потянулся и сквозь пролом в стене вышел.

Над невысокими соснами прочерчивали темень раскаленные линии трассирующих пуль; время от времени медлительная ракета, зеленая или красная, поднималась к зениту, гася звезды, и зелёным или красным становился снег; сосны выбрасывали на него длинные тени и быстро втягивали их в себя.

Роты вели ночную стрельбу…

Через три дня батальон вернулся в город.


VI

1


Сметании заступал в наряд в самое тяжёлое время суток — с ноля до двух часов; в этот промежуток времени, в тепле, рядом со спящими людьми, безудержно тянет ко сну.

Дневальный должен был стоять у тумбочки перед входом. Над постом горела лампа.

— Панкратов смылся, — сказал Сметанину Градов, которого он сменял.

— Как это смылся?

— В самоволку…

— А ты чего?

— А чего я? Куда он денется? Придет…

В ящик тумбочки Сметанин положил книгу; ящик он оставил выдвинутым и читал стоя. Садиться на табурет было не положено и опасно: можно уснуть и быть застигнутым врасплох дежурным по части.

Через пятнадцать минут у Сметанина зарябило в глазах, он задвинул ящик, отошел к окну, открыл нижнюю форточку и высунул голову наружу; в лицо словно плеснули холодной водой.

Вдруг послышался быстрый топот сапог по лестнице. Сметанин метнулся к тумбочке, поправил шапку, одёрнул гимнастерку, замер…

В казарму вбежал Панкратов.

— Мишин был?

— Нет…

— Он меня засёк…

— Как?

— Иду, а он из переулка… я сперва вроде не заметил, а когда заметип — за угол и рвать… он за мной… Сметанин, ты меня не видел. Бушлат заправь на вешалку… Дежурный по роте спит?

— Спит…

Панкратов в секунды разделся и затаился на койке.

У класса взвода связи Сергей аккуратно заправил на место бушлат Панкратова и встал у тумбочки в напряженном ожидании дальнейших событий.

Дверь снова распахнулась, стремительными, широкими шагами вошел и двинулся прямо на Сметанина подполковник Мишин, в руках у него был маленький чемоданчик.

«В баню, что ли, ходил…»

Сметанин четко сделал три шага навстречу комбату.

— Товарищ гвардии подполковник…

— Дежурного по роте ко мне! — прервал его Мишин.

Сметанин растолкал маленького сержанта из роты, который спал одетый, положив ноги в сапогах на табурет.

— Чего?.. Чего?..

— Комбат пришел… вызывает…

— Случилось чего? — вскакивая, застегивая ремень, надевая шапку и поправляя повязку на рукаве, хриплым со сна голосом спросил маленький сержант и откашлялся.

— Не знаю…

Сержант решительно пошел по коридору к Мишину, Сметанин за ним.

— Товарищ гвардии подполковник, за время моего дежурства в роте никаких происшествий не случилось. Дежурный по роте сержант Вдовин.

— А во взводе связи?

— Никак нет.

— Значит, всё хорошо… Вы спите… Самовольщики по городу разгуливают. Так?

— Не могу знать…

— Где уж знать… Вам сон дорог… Пойдемте посчитаем связистов… эту батальонную интеллигенцию…

Они вдвоем прошли в спальный зал, где из угла раздавался чей-то храп.

«Сейчас он возьмется за меня», — азартно подумал Сметанин, готовясь молчать в любом случае.

— Так… — протянул Мишин, выходя из зала… —

Все спят… и даже самовольщики спят… Дневальный!

— Я.

— Здесь кто-нибудь сейчас до меня проходил?

— Никак нет…

— Я вас спрашиваю, — особо выделяя «вас», сказал Мишин. — Вы никого не видели?

— Никак нет…

— Хо…ро…шо… — по слогам сказал Мишин и, заложив сжатые в кулаки руки за спину, покачался на носках, поскрипывая сапогами. — Очень хорошо…

Перейти на страницу:

Все книги серии Юность, 1973

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза