Юность, 1974-8

«Ну, а если ты сознаешь, что этот «всемудрый» и «всеблагий» есть только камень, за который ты прячешь свою голову? Если ты, веря или желая верить в эту иллюзию, знаешь, что это ложь, выдумка, опять тот же проклятый камень? Тогда-то как же?»

Из этой «драматической» ситуации я нахожу выход: оставшись один, я беру в одну руку икону, в другую топор и раскалываю икону пополам. Про всякий случай я закрываю глаза в ожидании грома небесного, но… но грома не последовало, и, как в свое время с табаком, так теперь с богом у меня было покончено раз и навсегда.

Скажут — это мальчишество? Может быть. Но для меня это было всерьез. Это был шаг к будущим и далеко не мальчишеским мыслям о жизни без бога, о нравственности без бога, с которым я так бличко знаком был в детстве и которому не нашлось у меня места в зрелости. А это и есть, на мой взгляд, подлинная, не предписанная и не навязанная свыше, а своя собственно человеческая нравственность, нравственность поведения, когда не возвышенные слова, а сама жизнь, и работа, и деятельность человека говорят сами за себя — какова его вера и каково его учение. Как написал Феликс Дзержинский в своей партийной автобиографии: «За верой должны следовать дела». А без этого любая религия и все наимудрейшие учения мертвы.

«Ты говоришь, что Христом поставлены великие заветы, — писал я отцу. — А что сделано по их осуществлению? Две тысячи лет существования христианства были историей все большего нравственного падения церкви, а вместе с нею, пожалуй, и человечества и лишь помимо церкви, даже вопреки ей лучшие люди стали выдвигать другие принципы и идеалы…

Вы игнорируете действительность, вы создаете химеры, миражи, пускаете мыльные пузыри, за которыми бесплодно гоняются несчастные людишки! А мы, опираясь на мысль, на науку, ищем правду и на этом прочном фундаменте строим свои идеалы, не обманчивые, как ваши, а вполне досягаемые и земные».

Это было сказано значительно позже, когда октябрьский перелом развел нас по разные стороны идейных баррикад. А. тогда я к этому еще только шел. Но шел. И следующим шагом был мой доклад на нашем тайном ученическом кружке. Были у нас и такие, не революционные, а так, на разные темы, мыслительные. Вот там я и сделал доклад на тему «Есть ли бог?». 

Первым ощутимым результатом этого доклада было то, что одна маленькая, как очаровательный воробушек, гимназисточка из Тарусы сначала набросилась на меня, доказывая, что все это чепуха, что я это где-то «содрал», затем влюбилась в меня, а потом, сразу же после окончания гимназии, вышла замуж за кого-то другого, своего, тарусского.

А я продолжал работать над этой своей, кровной темой, и она получила, уже после Октября, другое название: «Человек или божество?» и эмблему — гора Голгофа, на которой когда-то был распят Христос, над нею пятиконечная звезда, из нее молния ударяет в стоявший на Голгофе крест, он падает, и на его место водворяется красное знамя. А еще через несколько лет из этой темы получается сначала рукопись, а потом книга, моя первая книга «Буржуазия и религия», вышедшая в издательстве «Атеист».

К чему я рассказываю эту длинную историю? Чтобы со всей возможной полнотою и искренностью ответить на столь же искренний вопрос шестнадцати пробирающихся сквозь тернии жизни ребячьих душ: «Что вам помогло не потерять себя в жизни?»

Отвечаю: интересы, идеи и идеалы. Не «выпить и закусить», не «провести время», а нечто другое, более высокое и благородное, достойное человека, духовное. Это мне хочется сказать, кстати, и вообще нашему «младому незнакомому племени» словами замечательного педагога В. А. Сухомлинского: «Пустая душа подростка — это большая беда». Но у каждого поколения есть свои проблемы, свои задачи, которые оно призвано решать, и решать «на высоком уровне», на уровне своего века. А это поможет, всегда поможет и каждому «не потерять себя в жизни».

Помните, у Герцена: «По мере расширения интересов уменьшается сосредоточенность около своей личности, а с нею и ядовитая жгучесть страстей».

И все это зависит от того, как смотреть на человека и что в нем — и, с ледовательно, в себе — видеть.

Человек не губка. Если губку опустить в воду, она впитает воду, если ее опустить в керосин, она впитает керосин. Но человек — творящее начало. Порождение слепой природы, оп внес в нее и силу познания и чистоту понятий чести и совести, и при желании и при каких-то усилиях он может и должен облагородить и одухотворить и свою собственную жизнь, даже победить и «керосин».

Как великолепно сказал тот же В. А. Сухомлинский: «Моральный облик человека, перед которым открываются горизонты жизни, зависит от того, каким он вышел из встречи со злом».

Теперь мне хочется поразмышлять и с самим собой и с моими друзьями-читателями — людьми умными, думающими.