Юность

Багратион-Мухранский в прессу попадал не раз, но поводы сплошь анекдотичны! И не то чтобы они не к чести князя, но и уважения его приключения не вызывают. Если поначалу он вызывал уважение древностью рода, то ныне известен разве только пристрастием к черкеске, охотой на обезьян, да всякого рода казусами и нелепицами.

Прочие же… несколько почти безвестных офицеров, воюющих в Европейском Легионе, да двое воюют в бурских коммандо на правах технических специалистов. К непосредственному командованию их не допускают, что решительно… ну ни в какие ворота!

И…

Министр перелистнул назад, хмуро глядя на колонку имён. Русские… и не слишком русские подданные и бывшие подданные, добившиеся успеха в Южной Африке. Некоторые — громкого, с регулярным упоминанием в европейских газетах, некоторые — значительно более скромного. Но…

… не те, неправильные русские.

Свыше двухсот человек стали офицерами, что для пяти тысяч не так уж и много. Но…

Министр хмурился всё больше, понимая глубину проблемы, разом вставшей перед ним… Нет! Перед всем Государством Российским!

— Никто, — прошелестел он побелевшими губами, вчитываясь в сухие строки, — ни один человек из числа Российских подданных, будь то настоящих или бывших, не пошёл под командование русских офицеров. Ах да, Ганецкий…

— Нет, — решительно выдохнул Сипягин, массируя левое подреберье, где внезапно закололо сердце, — Ганецкий не в счёт! С десяток человек, да и те в самом начале боевых действий!

— А потом… — он с ненавистью уставился на бумаги, — Дзержинские и прочее… быдло! Один-единственный дворянин, и тот — марксист, да ещё и поляк! Уж и не знаю, что хуже.

Положив папку на стол, Дмитрий Сергеевич откинулся назад, прикрыв глаза. Скверно, очень скверно! Четыре… пять тысяч человек в общей сложности, и никто, решительно никто не идёт под командование людей благородных, игнорируя даже профессиональных офицеров.

На войне! Казалось бы, сам Бог… ан нет, не идут. Сами справляются. Это решительно…

* * *

— … невозможно! — с отвращением сказал Грингмут, отбросив от себя гранки, упавшие было на дымящуюся пепельницу, — Публика интересуется Южной Африкой, но где? Где, я вас спрашиваю… нормальные имена?

— Какие есть, — суховато ответил репортёр, не принимая манеру начальства и забирая гранки.

— Простите, Всеволод Игнатьевич, — закурив, искренне повинился редактор газеты «Московские ведомости», — не сдержался.

— Понимаю, — чуть поклонился репортёр, смягчаясь, — но уж как есть! Упоминать в публикациях Дзержинского вы запретили, хотя как по мне…

— Впрочем, вам видней, — примиряющее улыбнулся репортёр, видя выразительное лицо Владимира Андреевича, — я всё понимаю! Марксист, да ещё и беглый… непростой вопрос. Не тот человек, которого следует поднимать на щит. Ну а прочие? Панкратов не без греха, но ведь каков типаж!?

— Типаж, — вяло отозвался Грингмут, сделав затяжку, — тип он, а не типаж! Я…

Порывшись в столе и переворошив забитые бумагами ящики, он достал несколько листков и передал репортёру:

— Читайте! Уж простите, но только в кабинете — не то чтобы секрет великий, но и не те вещи, о коих можно болтать без опаски.

— Я…

— Вам доверяю, — склонил голову редактор самой «правой» и официозной газеты в Москве, которую злопыхатели называли «охранительской», а за пределами России напечатанное в «Московских ведомостях» считали неофициальной позицией властей, — но всё же некоторую информацию следует выдавать осторожно.

— Это… — вчитавшийся репортёр выпрямился ошеломлённо, глядя на Владимира Андреевича выпученными рыбьими глазами, — правда?!

— В большинстве своём, — кивнул Грингмут, — хотя большая часть данных подкреплена лишь анализом и косвенными данными.

— Уголовники?!

— Теперь вы понимаете? — подался вперёд Грингмут, — Давняя связь с уголовниками, и чуть ли даже не сам Иван!

— А… разоблачить? — неуверенно спросил Всеволод Игнатьевич, поведя полной щекой с пышной бакенбардой.

— Как, голубчик?! Сами по себе карточные игры с иванами ничего не доказывают, зато благотворительность — вот она! Стоит чуть копнуть, и перед нашей нетребовательной публикой предстанет этакий Робин Гуд! И в эту же кучу — песенки, изобретательство… представляете? Снова возопят, что власти травят гения!

— Да уж… — поёжился репортёр, дочитав, — прямо-таки инфернальная картина получается. Марксисты, жиды, иваны… экий клубочек вокруг мальчишки закручен! Да и сам он… нда-с…

— Если бы только в мальчишке было дело, — грустно усмехнулся Грингмут, — если бы… Вот!

На стол легла французская газета, открытая на нужной странице.

— Изволите ли видеть — фехт-генерал Бляйшман!

— Жи-ид?! — рванул ворот репортёр, дикими глазами вглядываясь в бравого фехт-генерала с развевающимися пейсами, позирующего фотографу с видом брутальным и суровым, как и положено боевому офицеру, обеспечившему прорыв в Дурбан. Сперва — безукоризненно налаженной интендантской службой, а затем и личным участием!

— Жид, — кивнул Владимир Андреевич деланно невозмутимо, и только глаз дёрнулся, — и это полбеды. Хуже другое…

— Да што может быть хуже?!