Юность

Правда, его ударная третья четверть сначала началась для него с досадной двойки по его коронному предмету геометрии. При повторении её курса за 6–8 классы, он не смог найти соответствующего учебника. И во время ответа у доски он сам по своему пониманию вывел доказательство одной теоремы, опираясь на другую. А оказалось, что надо было наоборот.

Увидев и услышав это, Владимир Владимирович засунул обе руки себе за спину и стал в задумчивости молча расхаживать между рядами парт. Не зная, что и сказать, он от своих мыслей и внутренних переживаний то бледнел, то краснел, смешно вращая от удивления чуть выпученными серыми глазами, при этом сопя и вздыхая. Он не знал, что сейчас надо сказать местному гению.

А класс сидел, затаив дыхание — что будет?!

Ведь большинство знало, что Платон доказал всё наоборот. Но ведь он этим доказал обе теоремы?!

Наконец Владимир Владимирович подошёл к Кочету, который был выше него почти на голову, и, глядя глаза в глаза, молвил:

— «Кочет, голубчик! Плохо!».

От таких неожиданных слов Платон даже сначала растерялся, невольно взглянув на класс, откуда некоторые ученики показывали ему знаками, что надо было наоборот.

— «А-а! Надо было наоборот!? Но я не нашёл учебника, потому придумал сам!».

— «Что сам — это хорошо! — чуть улыбнулся Владимир Владимирович — Но надо бы и быть с усам! Двойка!».

Расстроенный вновь испечённый двоечник, так как эта двойка была первой в его жизни по геометрии, молча направился к своей парте, встретив чуть сочувственный, но больше злорадный взгляд Сталева.

В один из зимних вечеров мать подошла к делавшему уроки сыну и извинившись, сообщила:

— «Сынок! Тут от дяди Жени пришло письмо. Там есть кое-что интересное и для тебя. Закончишь, почитай!».

— «Так давай я сразу и прочту его!» — ответил сын.

Но мать, держа в руке толстенный конверт, прежде, чем отдать его, прокомментировала:

— «Мы тут с ним списались по поводу твоего поступления в институт и решили, что дядя Женя поможет тебе поступить в их городе! Ведь в Москве тебе поступить будет трудно!?».

— «Мам, да ты что!? В Йошкар-Олу я не поеду! Хватит мне Реутова!» — в сердцах бросил он упрёк матери за их переезд из Москвы.

— «Да ты только пока порешай задачи на подготовительные курсы! Потренируйся, почувствуй трудности! А вообще-то тебе было бы полезно вылететь из-под моего крылышка в самостоятельную студенческую жизнь! Так дядя Женя за тобой присмотрит! Подумай!» — не унималась она.

— «А чего тут думать?! Я не маленький! Опека мне ни чья не нужна! А поступать я буду только в Москве! И всё об этом!» — решительно возразил Платон, чуть лукавя, так как прекрасно понимал, что под материнской бытовой заботой ему будет жить намного проще и комфортней, чем одному.

Мать сама в юности рано выпорхнула из родного гнезда в самостоятельную жизнь, потому считала для сына такой путь естественным.

А Платон тем временем думал про себя:

— Ну, мать, даёт!? Сама совершила ошибку, вывезя меня из Москвы в Реутов, а теперь хочет заслать меня ещё дальше, за Мажай!? Да ну, к чёрту! Поступать буду только в Москве и нигде больше! Или вообще не поступать в ВУЗ?! Хе-хе! Решили они за меня, деятели! Да фиг вам и всё тут!

И Алевтина Сергеевна отписал брату Евгению:

— «Платон настроился не ехать. А когда я после твоего звонка предложила пересмотреть своё решение — опять ответил: Я решения не меняю! Намерен сам заниматься для поступления в ВУЗ!».

Платон теперь успевал делать все уроки, даже литературу, за которую всегда брался последней. Он даже смог прочитать более половины, заданной к прочтению по литературе, книги «Отцы и дети» И.С. Тургенева.