Юность Бабы-Яги

В другом крыле дома жил девятилетний сын боксера от первого брака с голландской гражданкой, которую покорили в свое время его мускулы и зверская манера добивать противника. Она всегда ставила на него и всегда выигрывала… до тех пор, пока не захотела испытать его зверство на себе в постели. Год парень не проявлялся, но после рождения сына она на собственной шкуре познала все его казарменно-уголовные замашки. После развода боксер сына отобрал, решил воспитывать его единолично, лишь временами отпуская погостить к матери. Отобрать было нетрудно, достаточно было сказать спокойной фламандской бабе, что в противном случае автокатастрофа будет для нее самым простым вариантом. Свое спокойствие фламандка нарушать побоялась, она предпочла не связываться с новым русским беспределом, с которым тогда только-только начал знакомиться Старый Свет.

Так вот, сын боксера попал под тот же пресс характера своего отца, под гнетом которого стонало все окружение. Чудного, мягкого, образованного мальчика папа, например, заставлял драить туалеты. Тот плакал, но драил. Если отцу что-то не нравилось, он заставлял переделывать работу, то есть передраивать. И так до 15 раз. Он, видно, считал, что спартанские трудности должны закалить характер мальчика и воспитать в нем твердость и навыки выживания в джунглях развитого капитализма. Но мальчик был явно склонен к музыке и рисованию и очень страдал от отцовского мракобесия. Когда же Лена увидела в первый раз, как рабовладелец-папа бьет смертным боем и своего маленького сына за какую-то невинную шалость, она не выдержала и решила, что момент для разрыва наступил, а повод для него – у нее в кармане.

Лена сдала боксера в полицию со всеми потрохами. Она была в курсе всех его потрохов: парень не брезговал, между прочим, и перевозкой наркотиков в те страны, куда ездил вербовать бойцов. Лена уже через месяц знала, где у него лежат упаковки таблеток экстази, которые так нравились молодежи в московских дискотеках. И однажды под утро ей удалось улизнуть из дома и добраться до Виолетты. Она сидела под дверью два часа, пока у Веты не окончилась рабочая смена в баре. Новый сбивчивый рассказ об очередном падении подруги привел Виолетту в бешенство, она сама готова была избить Лену за то, что она так редко звонила и опять с ней не посоветовалась. Но пожалела в очередной раз.

Они отъехали подальше от дома, чтобы зафиксированный в полиции звонок никак не намекал на их место жительства (видеотриллеров они уже насмотрелись и были в курсе), позвонили и настучали на белорусского паренька – что он бьет сына (следы на лице), а права детей тоже должны соблюдаться, но главное – там-то и там-то, по такому-то адресу, без всяких тайников, а прямо и нагло хранятся химические наркотики, а сам хозяин и его гости употребляют кокаин (что было чистой правдой). Кто его сдал, он сразу и не поймет, гости же бывают, а если и поймет – хрен с ним, его упрячут надолго. Лена, конечно, не учла, что у белорусского мафиози множество друзей, подчиненных и партнеров, что ее обязательно вычислят и ей придется бежать куда глаза глядят, а если не успеет, она станет мертвой или покалеченной. Но, во всяком случае, до этого еще далеко, а сейчас – немедленно звонить и сдавать этого упыря. За все бесцельно прожитые недели! Вета была необходима еще и для звонка: кто же быстро и доходчиво объяснит полиции на французском языке, что у них под боком живет и зреет такой белорусский фурункул.

Итак, позвонили, настучали, на вопрос – кто говорит? – не ответили ничего и повесили трубку, но проверка в этот же день, осторожная такая проверка, издалека, с купленным для этой цели маленьким биноклем, показала, что полицейские машины там, и что матерящегося предпринимателя выводят из особняка в наручниках. Тем же вечером предстояло умолять Барда взять Лену обратно в бар на любых условиях.

Саша