Юность Бабы-Яги

«Но звенела надежда, звенела» – припомнил Саша свое неначатое стихотворение. Надежда… На что? На то, что там в Ижевске, его ждут? Это невероятно, но вдруг? Может, по тому адресу и прописана его Надежда, которую зовут Виктория? Если не ждет, если забыла, то и ладно, ну и пусть, он это заслужил. Но если ждет… Тогда что? Что тогда-то?! «Тогда завяжу. Богом клянусь, завяжу!» – думал Саша. А сейчас, вот же мука какая! – звонить надо. Соседям! Что они там, мертвым сном, что ли спят? Не догадываются, что человека надо выпустить? Телефон молчал. У-у-у! – завыл Саша и опять кинулся в ванную. Он блевал, думая о прекрасном. О Вике он думал. А потом немного и о себе: «Давай-давай. Так тебе и надо». Неудержимая, пятиминутная рвота продолжалась теперь не столько от похмелья, сколько на нервной почве, от того, что стыдно. Причем было стыдно так, что он даже не хотел, чтобы рвота прекратилась, хотел, чтобы она истерзала его вконец. Как наказание за все: и за покинутую Вику, и за всю последующую гнусность его жизни.

После этого приступа рвоты Саша с удивлением почувствовал, что теперь не так уж сильно хочется опохмелиться. То есть, хочется, конечно, но не смертельно. И можно даже попытаться обойтись без новой дозы. Трудно, но можно. Саша пошел и поставил чайник. Сахар еще оставался. «Попробуем хотя бы чайку, – предложил себе Саша. – Может, и самому удастся прервать запой». После чая Саша побежал в ванную и в третий, и в четвертый, и в седьмой раз. Он даже заставлял себя это делать. Из него уже ничего не выходило, одна желчь и вода, но он все пил чай и воду, засовывал пальцы в рот и проталкивал их ближе к нeбу, чтобы вновь возник рвотный спазм. Ему казалось, что вместе с рвотой из него выходят не просто алкогольные токсины, отравившие его организм, но заодно – и вся гадость, вся мерзость, накопленная в нем за последние месяцы жизни.

– Давай, давай. Рви, сволочь, блюй! – повторял он себе. – Очищайся, паскуда!

И когда часа через два в дверь позвонили соседи, чтобы вернуть ключи, Саша уже никуда не пошел. Но все еще сомневаясь в себе, попросил соседей снова запереть его и не выпускать до вечера. А лучше до завтрашнего утра. Соседи удивились, но, кажется, поняли: Саша решил проявить волю к победе. На следующий день соседи убедились, что у Саши «страшная» сила воли. Они открыли его дверь, и он предстал перед ними – бледным, измученным, но все же – человеком, а не пьяным мурлом.

– Не пойдешь? В магазин-то? – заботливо спросила соседка, передавая Саше ключи.

– Нет, не пойду, – слабым голосом, но твердо ответил Саша.

Все вернулось на круги своя. Год пролежавшая замшевая куртка, записка в ней – напоминание о Вике, и теперь уже не нужно было задаваться вопросом: почему именно в тот день, на 21-й день безрассудного, убийственного пьянства, судьба подбросила ему бумажку с Викиным адресом. А впрочем – какая судьба, какая там слепая удача, какая фортуна! И речи быть не может об этих терминах! Нет, все не так. Ему давали единственный (и уж на этот раз точно – последний) шанс – свернуть с колеи, построенной для него Виолеттой, соскочить с поезда, ведущего в никуда, и пересесть в другой, по пути которого будут красивые станции, хорошие люди и яркие, счастливые праздники.

Кто давал этот последний шанс? Саша не догадывался, он знал. Из-за его плеча растроганно улыбался ангел-хранитель. Его намеки, наконец, попали в цель. Слезы умиления блестели на чистом лице херувима. «Поезжай, Сашенька, поезжай в Ижевск, – беззвучно шептали его губы. – Проверь, ждут ли тебя там? Сделай шаг». Ангел, видимо, так уже устал возиться со своим непутевым клиентом, что ему очень хотелось отдохнуть, но миссия, предназначение – не позволяли.

Саше, как ни странно, удалось занять денег у последнего человека, к которому можно было обратиться по этому поводу – у журналюги Пети Кацнельсона. Того самого Пети, с которым он в незапамятные времена таким роковым для себя образом съездил на фестиваль в г. Севастополь.

– Что это у тебя с лицом? – только и спросил Петя, передавая деньги, и тут же забеспокоился, – а когда вернешь?

– Скоро, – скупо ответил Шурец.

Потом он поехал на вокзал и взял билет до Ижевска. На всякий случай туда и обратно. Обратный билет «на всякий случай» был датирован тем же самым днем приезда. Ну мало ли – переехала она или встретит у порога с ребенком на руках, а сзади муж выглядывает. Но был же у него верный ангел. Ангел-то знал, что творит и куда двигает! На то он и ангел!

Короче, билет обратно пришлось сдать. Она – что само по себе было невероятным, но прекрасным – все-таки ждала. Она ждала его весь год. Не имела от него никаких вестей и ждала. А в Ижевске, оказывается, звенела и не умирала ее надежда. И ее надежда и его.