Юность Бабы-Яги

Короче, кончилось тем, что девушка из соседнего дома тяжело заболела, а лицо ее покрылось трудно излечимой экземой и хорошеньким быть перестало. Через год она с родителями вообще переехала в другой район. А Герасим так же внезапно охладел к прогулкам с собакой, ему даже приходилось напоминать, что пора вывести. Лиза его привязала так, как хотела. Когда Вете исполнилось 14, и мать стала потихоньку обучать ее некоторым аспектам своего искусства, Вета призналась ей, что видела, как мама обеспечивала себе, так сказать, – избирательную верность Герасима. И мама, опрометчиво гордясь перед дочерью своей силой, рассказала ей обо всем: и о том, как она получила Герасима, и о том, как она его потом привязала навсегда. Она сказала тогда Вете, что могла бы сделать еще сильнее, могла бы сделать так, чтобы он заниматься сексом вообще не смог больше ни с кем, кроме нее; ни с одним человеком, ни с одной, самой распрекрасной и умелой женщиной мира; чтобы он мужчиной мог быть только с ней, а со всеми другими – только импотентом. Могла бы, но не сделала; до такой уж степени ей это было не нужно. Зря рассказала, потому что, как говорят, «против лома нет приема, кроме лома». А Вета таким другим ломом (и гораздо более страшным) уже через год была готова стать. Рассказы матери после 6-й бутылки пива о становлении ее взаимоотношений с Герасимом не только не прибавили в дочери уважения к ней, но вместе с навязанным суженым-колдуном, вместе с насильственным открытием 3-го глаза, вместе с ее неряшливостью и бардаком в доме, а главное – вместе с тем, что мать не давала ей свободы выбора и все пихала в такие же колдуньи – все это на фоне возникшего чувства к бедному Герасиму строило железобетонную конструкцию протеста и ненависти Веты к своей матери.

«Бедная Лиза» Карамзина входила в программу внеклассного чтения в их школе. Мама Лиза сама переделала в сознании Веты это расхожее понятие – в «Бедный Герасим». Он, бедный, действительно, так и не познал из-за матери ни настоящей любви, ни стоящей женщины, он и не подозревал, что гуляет по жизни на длинном поводке, в строго ограниченном маминой волей пространстве. «Ничего, – думала девочка Виолетта, – скоро я взорву этот дом к чертовой матери! Я освобожу Герочку, моего хорошего, заколдованного моего! Я его расколдую, моего родного, от чар злых, от любви худой, от приворота черного». Так приговаривала про себя Виолетта, вполне в стиле своей бабушки, которая в детстве рассказывала ей сказки. Но она совершенно упускала из виду то, что, расколдовав его и заставив полюбить безоглядно и безнадежно себя, она бросит тем самым бедного Герасима «из огня да в полымя».

Глава 14-я. Соблазнение Герасима или «плановое изнасилование»

Отбить сожителя у матери казалось Вете сущей безделицей, особенно после удачного вояжа в Севастополь. Город, который она запомнит навсегда, потому что он подарил ей ощущение женской власти и уверенность в собственной привлекательности. Другого термина по отношению к Герасиму, кроме как «сожитель», Ветина душа не принимала. Ну, не мужем же его называть! Какой он муж, если его женили в бессознательном состоянии, под гипнозом. Тогда уж надо было бы называть его «приворотным мужем». И уж никак не «любовником», словом, родившимся из слова «любовь». О любви там и речи не было, той самой – большой, светлой и красивой. В помине не было. А значит, – просто сожитель, у которого жизнь в этом доме с этой теткой не более, чем вредная привычка, и сам он от этой вредной привычки не в силах отказаться. Ничего, Виолетта ему поможет.