Юность Бабы-Яги

А Вете в этот момент стало стыдно – и за него, и за себя. «Неужели же он, которого я люблю уже целых три года, – такой же штампованный дурак, как и другие? – думала она. – Неужели и я такая же дура? Как я могла Сашке пороть такую высокопарную чушь? Что он обо мне мог подумать тогда? И ведь подумал, наверное», вспоминала она Сашу, ни к месту и не ко времени. Если бы она только знала, в каких альковах почерпнул Герасим этот стиль, эти бессмертные слова, – ей бы стало еще гаже. Но все же и такой малости, такой песчинки тоже было достаточно, чтобы крылья детской мечты надломились и ее летучая, но хрупкая конструкция начала падать вниз. Всегда (или почти всегда) мечта о чем-то или тем более – о ком-то – оказывается в результате намного лучше ее реализации. Интересный и азартный путь к достижению цели заканчивается в момент ее осуществления, и исполненная мечта, как правило, разочаровывает. Вот и сейчас – сбылось, вершина взята, гора покорена, теперь надо спускаться, дальше дороги нет, только вниз, и хорошо бы – не камнем.

Глава 15-я, в которой бедный Герасим становится уже ненужным

Талантливый художник видит пейзажи и пишет картину, насыщая ее своим настроением, своим личным видением. Теперь закройте глаза и попытайтесь описать даже не увиденную картину, а восхитивший вас пейзаж – словами. Что, трудно? То-то! Но есть мастера, которые умеют поместить величественную и прекрасную картину в слова и добиться при этом удивительной живописности. Человек читает – и видит! И мало того, что видит, еще и дополняет прочитанное – своим воображением, создает свою собственную картину. Имена таких мастеров, умеющих рисовать словами, всем широко известны, они входят в писательскую элиту и называются классиками. Некоторые еще не называются, но уже умеют. Для них – описать закат солнца в Тибете или на Карибском море – не труд, а одно удовольствие. Но вот писывать закат любви – занятие, согласитесь, тоскливое и неблагодарное. Восход – куда веселее, чем закат, даже если речь идет о солнце, потому что в первом случае – все еще будет, включая высшую точку – зенит, а во втором – все уже было. Подробно живописать закат отношений – не что иное, как мучить и себя, и читателя. И поскольку автор – гуманист, и к тому же оптимист – да что там! – просто добряк и все – то он и не станет этим заниматься. Поэтому мы и с Сашей Велиховым простились быстро (но не навсегда!), а уж с Герасимом Петровичем и подавно – простимся легко и непринужденно.

Но справедливость (а также добрый нрав автора) требуют все же уделить ему несколько обнадеживающих слов на прощание. Ведь в обоих случаях, что с Сашей, что с Герасимом, не было заката взаимных отношений, был закат одного лишь отношения – Виолетты к ним. А далее по жизни – ее отношения ко всем мужчинам (да и к женщинам тоже) строились всегда с потребительской точки зрения: что они могут мне дать? От Саши она получила любовный романс. В лице Герасима она обрела свершение давней детской мечты, а также средство отмщения матери и всему ее колдовскому гнезду. У обоих мужчин никакого заката-то и не было, у них все только-только разгоралось, и надо же! – оба остались ни с чем. Хотя у Саши и было некоторое преимущество: как человек чуткой душевной организации, он предвидел нечто подобное: что Вета исчезнет из его жизни неожиданно, и был к этому отчасти подготовлен, правда, единственное, чего он никак не ожидал – что так скоро.