Юность Барона. [3 книги]

Оставить все, как оно есть, — значит, простить? Нет уж, дудки! Валить гниду! Раз уж с самого начала решил — ПО СЧЕТАМ — так тому и быть.

Эй ты, небесный официант! Счет!

Рассказывает Владимир Кудрявцев

— …Да, Николаич, потрепала тебя война. И преизрядно.

— Маленькое уточнение: не меня одного. Всех потрепала.

Третий час ночи — и ополовиненная вторая бутылка коньяка. Мы с Васильичем давно перешли на "ты" и, скурив наличные папиросы, добрались до моего блока болгарских. Поначалу еще выходили дымить в тамбур. Но потом приспустили стекло окна и взялись смолить не отходя от кассы. Языки, понятное дело, заплетаются.

— Тоже верно. Так ты, выходит, из петрозаводских будешь? Онежич?

— Точно так.

— Однажды отец Онуфрий, обходя окрестности Онежского озера, обнаружил обнаженную Ольгу, — хитровански заокал попутчик. — Обомлел отшельник, оторопел…[96] А вот я коренной питерец. Закончил в Ленинграде среднюю школу, хотел стать летчиком.

— Почему не стал?

— Не прошел медкомиссию.

— Эге ж. Получается, мы с тобой одинаково небрежны?

— В смысле?

— Я тоже хотел. И тоже не прошел. Сказали, с сердцем чего-то не того. А что именно, до сих пор не знаю.

— Во-во, у меня точно такой же случай. И тогда я поступил в артиллерийское училище. На улице Воинова. Знаешь?

— Знаю.

— Закончил с отличием, и комбриг Тихонов мне говорит: "Оставайся. Командиром взвода будешь". А это престижно было — остаться в училище. Но я отказался.

— Что так?

— Примерно за полгода до того старший брат Иван привел в дом жену, и мне банально жить стало негде. Вот я и решил поехать куда-нибудь на периферию. А комбриг обиделся: "Раз отказываешься, мы тебя пошлем, куда Макар телят не гонял". И меня приказом распределили в село Никольское.

— Это которое под Гатчиной?

— Это которое под Уссурийском.

— Ой-йо!

— Во-во, дыра страшная. Но как раз в это время комиссия из ГлавПУРа набирала людей в разведку. Меня тоже вызвали и сказали: "Вы нам подходите, поскольку физически развиты и учитесь хорошо". Я тогда молодой был, дурной, вот и согласился.[97] Попал в Центральную школу подготовки командиров штаба в Москве. Обучался там… хм… Ну, учитывая, что ты у нас мидовец, тебя это вряд ли шокирует.

— Я уже забыл, когда меня в последний раз что-нибудь по-настоящему шокировало.

— Короче, обучался агентурной разведке. Знакомо такое словосочетание?

— Слышал.

— В первую очередь, конечно, учил язык. Основным был немецкий. Рядом со мной сидел такой Карл, из шюцбундовцев [98], вот он-то меня обучал диалектам. Но и преподаватели, само собой, экстра-класса. Включая бывшего помощника военного атташе в Германии полковника Рыбалко — будущего маршала бронетанковых войск. Замечательный, я тебе скажу, дядька был.

— Я тоже только хорошее о Павле Семеновиче слышал.

— Жаль, рано сгорел. Всего три годика после войны протянул. По окончании школы распределили меня в 91-й погранотряд Киевского особого военного округа. Тогда при каждом погранотряде свои разведпункты действовали.

— И чем занимались? Если не секрет?

— Вели разведку. Каждый на своем направлении. В основном, конечно, работали с перебежчиками. С невозвращенцами. От них узнавали обстановку на той стороне.

— Разумно.

— Еще бы! Я тебе, Николаич, так скажу: кто-то шибко умный эту систему придумал. Нам ведь, по сути, не нужна была никакая охрана — нас прикрывал погранотряд. А замначальником нашего разведпункта перед войной назначили капитана Лукина. Он тоже ленинградец, так что мы быстро сошлись. На почве землячества. Хотя по сравнению с ним, с его-то профессиональным опытом, я был тогда безоговорочным салагой. Притом что по факту — почти ровесники.

— Я так понимаю, испанский опыт?

— Бери выше. Лукин — бывший наш нелегал, некогда засланный в Польшу. Но потом его провалил связник, сука такая… Поляки приговорили Сережу к смертной казни. Но так случилось, что день приведения приговора в исполнение выпал на местный День конституции. В честь праздника Лукину смертную казнь заменили на пожизненное, но его жена, Тина, получила извещение о том, что супруг погиб в боях за Родину.

— Жуть какая.

— Не то слово, учитывая, что вскоре, так оно сложилось, Тина снова вышла замуж. А в 1939 году, после раздела Польши, Лукина освободили. Он приехал домой, к Тине, а та замужем за другим. Представь ситуацию?

— Хреновая ситуация.

— Согласен. Тем не менее Тина сразу решила вернуться к нему. Вот такая, понимаешь, любовь. С большой буквы "Л". Вот за нее, в смысле за настоящую любовь, я и предлагаю выпить. У тебя-то, Николаич, была такая? Чтоб настоящая?

— Была. Правда, недолго.

— Если настоящая, то и недолго — в зачет. Давай вздрогнем. Prozit?

— Prozit!..