— Всё, Владимир Николаевич, хорош! Давай уже обойдемся без этих твоих мидовских легенд прикрытия? Я ведь тебя тогда, в поезде, с первых минут раскусил. От тебя же, друг сердешный, комитетом буквально за версту разит.
— Даже так?
— Даже без даже.
— Ну, извини. Сам понимаешь — в каждой избушке свои погремушки. Но… Неужели вот прям за версту?
— Так я ж старый матерый волчара-агентурщик, Владимир Николаевич. У меня нос по-другому устроен. Чует то, чего другим природой не дано.
— В таком случае — снимаю шляпу.
— Не надо, не снимай… А теперь рассказывай, госбезопасность, за какой такой надобностью тебе старый отставник понадобился? Не на яхты же с лодочками посмотреть ты в такую даль притащился? Впрочем, посмотреть я тебе после могу устроить. Коли будет такое желание.
— Спасибо. С удовольствием посмотрю… А приехал я к тебе, Михаил Васильевич, с тем, чтобы… — Кудрявцев сделал паузу, чуть прикрыл рукой уставшие, непривычные к чаду печурки глаза. — Чтобы рассказать о том, как в ноябре 1942 года погиб капитан Лукин.
Михаил Васильевич и в самом деле был матерым разведчиком и здорово умел владеть собой: на его бритом лице сейчас не дрогнул ни один мускул.
— Рассказывай…
Эпилог
Этой ночью начальнику оперчасти ИТК майору Сомову пришлось принимать гостей. Мало того что незваных, так еще и как снег на голову свалившихся. Но не принять было никак нельзя, ибо визит в его епархию внезапно нанес цельный столичный генерал КГБ в сопровождении парочки свитских комитетчиков.
Так что хошь не хошь, а пришлось отдать команду спешно высвистывать свалившего после лагерного ужина на поселок повара, дабы тот быстренько забил-ощипал курей и оперативно сварганил подобие ночного застолья. Для которого Сомов, с болью в сердце, пожертвовал неприкосновенную бутыль спирта. (А куда деваться? С чекистами, конечно, дружить не стоит, но и ссориться не след!) Ну а пока остывшая к тому времени лагерная кухня разводила пары, а генеральские свитские отогревались в Ленинской комнате, майор принимал в своем кабинете их генеральское благородие.
— …Небось, немало хлопот вам доставляет?
— Клиент — да, шебутной. Из авторитетов. Но у нас здесь и до Барона проблем хватало. Причем таких, от которых башку на сторону ведет. У нас тут ведь как? Чуть перекос пошел, баланс сил сместился — всё, жди движений. А от движений — уже и до крови недалеко.
— Но Барон, насколько мне известно, по-мокрому не работает?
— В душегубстве доселе не замечен. Да и вообще… из пазов старается не выходить. Но товарищ, что и говорить, дерзкий. За примерами далеко ходить не надо. Взять хотя бы события прошлой недели…
В этот момент по коридору мимо двери кабинета прогромыхало несколько пар тяжелых сапог, а следом раздался истошный вопль:
— Вот только орать на меня не надо! Тут их две тысячи голов! И в каждой голове раз в час зреет мысль, как нас надуть!..
— Весело тут у вас, — усмехнулся генерал.
— Ага. Обхохочешься, — подтвердил майор.
В колонии Петр Лукьяныч Сомов, пользуясь зэковской терминологией, был
— Да, так что у вас на прошлой неделе стряслось?
— Да
— Да уж.
— То есть если шлёмки вперемешку, то теоретически из твоей, сегодняшней, может, когда-то ел пидор. А это значит, что ты с опущенным ешь из одной посуды, — стало быть, некошерно получается.
— Эка! Глубоко копнул.
— Во-во. Настолько глубоко, что под эту философскую базу черные очередную бучу замутить попытались. Но в последний момент в их бараке Барон нарисовался. Причем, заметьте, в одиночку. Прошел прямиком к Казбеку, взял его под локоток, отвел в сторонку, минут пять ему на ухо о чем-то убедительно подышал, и — все. Сдулась буза. Каково?
— По собственной инициативе пошел? Или?..
— Разумеется, по собственной. Таких, как Барон, на сотрудничество крутить — это все равно что собственную дурь напоказ выставлять. Я это сразу, едва только он у нас появился, понял… Но вообще, Владимир Николаевич, вы даже представить себе не можете, как же они меня задолбали с этими своими мутиловками да базарами гнилыми за чистоту воровских рядов!
В дверь кабинета, предварительно постучавшись, заглянул солдатик-конвойный.
— Тащ майор! Осýжденный Алексеев доставлен!